Зеленин Д. К. Восточнославянская этнография. 1927, 1991

Приблизительные границы групп говоров на карте-схеме

ПРИЛОЖЕНИЕ

К. В. Чистов «ВОСТОЧНОСЛАВЯНСКАЯ ЭТНОГРАФИЯ» Д. К. ЗЕЛЕНИНА

В обширном научном наследии выдающегося русского этнографа Дмитрия Константиновича Зеленина (1878 — 1954) * книга «Восточнославянская этнография» нанимает особое место. Она подвела итоги его четвертьвековых занятий этнографией восточнославянских народов. Еще будучи студентом историко-филологи- ческого факультета Юрьевского (Тартуского) университета Д. К. Зеленин совершил в каникулярное время поездку по родной ему Вятской губернии для сбора диалектологической лексики и фольклора. В последующие годы, занимаясь преимущественно лингвистическими проблемами, он накапливал экспедиционные материалы и наблюдения в поездках в Уфимскую, Оренбургскую. Пермскую, Костромскую, Московскую, Рязанскую, Псковскую губернии и Уральскую область. Уже в 1904 г. его заслуги были отмечены избранием в члены Русского географического общества. В студенческие же годы он печатает и свои первые этнографические статьи («Из свадебных обрядов Вятской губ.» — 1899 г., «Язычество в Вятской губ. [Письмо из провинции]» — 1900 г.). Особенное внимание ученой общественности привлекла его статья «Новые веяния в народной словесности», появившаяся в журнале «Вестник воспитания» в 1901 г. Печатный отзыв на нее опубликовал один из крупнейших русских филологов того времени акад. А. И. Соболевский. Одновременно начинается интенсивная работа в архивных фондах и местных музеях. В 1915 г. Д. К. Зеленин обследует архивные и музейные фонды Москвы и Костромы. В 1916 г. он начинает заведовать кафедрой русского языка и словесности Харьковского университета и одновременно уделяет много времени организации и научному описанию этнографических фондов местных музеев — Этнографического музея Харьковского историко-филологического общества и этнографического отдела Музея Слободской Украины им. Г. С. Сковороды. Кстати, здесь же, в Харькове, в 1924 г. он получил предложение от крупнейших филологов-славистов Германии проф. Рейнгольда Траутмана и проф. Макса Фасмера написать для серии «Grund- riss der slavischen Philologie und Kulturgeschichte» («Очерки славянской филологии и истории культуры») обобщающую работу по этнографии трех восточнославянских народов. Судя по имеющимся данным, он начал работать над ней уже в Харькове.

В августе 1925 г. Д. К. Зеленин был избран профессором Ленинградского университета по кафедре этнографии восточных славян и переехал на постоянное жительство в Ленинград, где почти за два десятилетия до этого начиналась его ученая деятельность. Здесь он и закончил «Восточнославянскую этнографию».

Работа с 1906 г. над академическим словарем под руководством акад. А. А. Шахматова, которая продолжалась до 1926 г., привела Д. К. Зеленина к глубокому осознанию значения диалектологии для истории русского языка. Вместе с тем этнографические материалы, привлекавшиеся первоначально преимущественно для объяснения истории сложения и развития локальных диалектов, все больше и больше приобретали для него самостоятельный исторический интерес. Несомненно, что этому способствовали активные краеведческие занятия Д. К. Зеленина, связанные с Вятским краем. Уже к концу первого десятилетия нашего века Д. К. Зеленин сформировался как этнолог широкого профиля 1. Его магистерская диссертация «Великорусские говоры с неорганическим и непереходным смягчением задненебных согласных», изданная в 1913 г. Отделением Русского языка и словесности Академии наук, была уже не только превосходным лингвистическим исследованием; она получила характерный подзаголовок: «... в связи с течением позднейшей великорусской колонизации». Во Введении к этой книге Д. К. Зеленин писал: «Задача нашей настоящей работы — проследить ход и историю постепенного распространения в различных великорусских говорах одной диалектической (мы бы сейчас сказали «диалектной». — К. Ч.) черты, а именно неорганического и непереходного смягчения задненебных звуков, попросту говоря — «мягкого к» (в таких случаях, как Ванькя, чайкю).. . .Наши изыскания в этом направлении привели нас к выводу, что область распространения м. к. (т. е. мягкого к. — К. Ч.) в большинстве случаев совпадает с границами тех мелких этнографических групп, на которые делится теперь великорусское племя; появление же и обособление этих мелких этнографических групп обусловлено в свою очередь прежними историко-колонизационными и культурно-сословными отношениями.... Отмеченные соображения заставили нас изучить 1) деление великорусского племени на мелкие этнографические группы и 2) те историко-колонизационные и культурно-сословные отношения, в результате которых указанное деление сложилось... Вот те причины, вследствие которых историко-этнографический элемент занял в нашей работе слишком много места, казалось бы, в ущерб собственно-лингвистическому элементу» 2.

Однако Д. К. Зеленин в действительности вовсе не думал о том, что, тесно сближая этнографию и диалектологию, он наносит «ущерб» собственно лингвистическим интересам диалектологии. На последующих страницах он показывает, что лингвистический материал не может быть объяснен из самого себя без историкоэтнографического освещения. И более того, в процессе исследования обнаружилось, что история большинства южнорусских и среднерусских этнографических групп не документирована и только анализ их традиционной культуры может привести к необходимым историческим представлениям, имеющим и самостоятельную ценность, и столь необходимым для понимания процесса формирования локальных диалектов. Именно поэтому Д. К. Зеленин завершает свои рассуждения знаменательным восклицанием: «Быть может, этому принципу принадлежит будущность» 3. Теперь мы знаем, что Д. К. Зеленин не ошибался. Наша диалектология в значительной мере пошла именно по этому пути. Этнография и диалектология, временами отдаляясь друг от друга, на каждом новом этапе своего развития сближаются все более и более. Возникла, сформировалась и уже добилась больших успехов новая дисциплина — этнолингвистика, действующая на стыке диалектологии и этнографии.

Утверждая необходимость скоординированных этнографических и диалектических исследований, Д. К. Зеленин напоминает о том, что у него были в этом отношении маститые предшественники — А. И. Соболевский (см. его «Опыт русской диалектологии») и особенно А. А. Шахматов. Однако никто из лингвистов — предшественников Д. К. Зеленина так широко не развернул собственно этнографические исследования, как он. Второе десятилетие нашего века стало для него периодом создания целой серии этнографических обобщений, которые увенчались «Восточнославянской этнографией». Первым шагом на этом пути была только что упоминавшаяся монография «Великорусские говоры...», основные главы которой («Этнографический состав южновеликорусского населения», «Колонизации Севера и Архангельской губернии и этнографические характеристики отдельных этнографических групп») до сих пор остаются непревзойденной характеристикой этих групп (особенно южнорусских). Работа над монографией и параллельно над рядом отдельных этнографических 4 и диалектологических проблем привела Д. К. Зеленина к убеждению в первоочередной необходимости разработки и обобщении накопленных им самим знаний по материальной культуре восточных славян, очень плохо представленной в тогдашней этнографической литературе. Напомним, что известная четы- рехтомная «История русской этнографии» А. Н. Пынина, изданная в конце XIX в., была в значительной мере историей русской фольклористики; проблемам изучения материальной культуры в ней почти не уделялось внимания. Этот раздел, ныне занимающий столь значительное место в системе этнографических знаний, развивался чрезвычайно медленно. Характерно, что и Пынин считал предметом этнографии «народно-поэтические воззрения и обрядовый быт» 5.

В то же время о необходимости создать фундаментальный свод сведений об этнографии русских, украинцев и белорусов, охватывающий разные стороны быта этих народов, включая материальную культуру, писали и говорили русские историки, этнографы, фольклористы, географы, антропологи и социологи уже давно (К. М. Вер, А. Н. Пынин, Д. Н. Анучин, Ф. К. Волков, Н. М. Могилянский и др.). К середине второго десятилетия XX в. эта задача оставалась все еще невыполненной. Вместе с тем появился целый ряд работ, которые подготавливали научное обобщение обильных материалов, накопленных к этому времени. В этой связи надо назвать III том «Систематического описания коллекций Дашковского этнографического музея» (М., 1893), содержащий описание коллекций восточнославянской одежды, и, разумеется, уже упоминавшийся четырехтомник А. Н. Пынина, первые два тома которого давали весьма содержательную информацию но истории русской этнографии, третий — по украинской и четвертый том — по белорусской этнографии и этнографии народов Сибири6. Значительным событием была публикация в 1903—1916 гг. трехтомника К. Ф. Карского «Белоруссы» 7. Основной задачей К. Ф. Карского было создание сводного труда по истории белорусского языка и белорусской народной словесности. Однако его работа охватила широкий круг проблем белорусо- ведения — этногенез и этническую историю белорусского народа, его духовную культуру, фольклор. Сведения по материальной культуре белорусов привлекались главным образом с подсобными целями. Большое значение имели исследования К. Ф. Карского для выявления границ распространения белорусского языка. Труд Е. Ф. Карского сыграл также значительную роль в развитии белорусской этнографии.

Не менее важным событием было появление двухтомного сборника «Украинский народ в его прошлом и настоящем», в составе которого было напечатано обширное исследование Ф. К. Волкова (X. Вовк) «Этнографические особенности украинского народа» — первый опыт систематического описании традиционной культуры украинцев (1916). Следует отметить также, что Ф. К. Волков был одним из первых в России университетских преподавателей этнографии, в том числе и этнографии восточных славян 8.

Таким образом, обобщение в масштабах трех родственных восточнославянских народов назревало. Однако никто, кроме Д. К. Зеленина, не решился его осуществить.

После защиты магистерской диссертации в Петербургском университете Д. К. Зеленин был приглашен в качестве приват- доцента прочитать курс «Этнография русского народа и его соседей». Подготовка этого курса стимулировала дальнейшую работу Д. К. Зеленина над обобщающей книгой по этнографии восточных славян. Еще более значительную роль в этом отношении, видимо, сыграли также весьма основательные источниковедческие работы, предпринятые Д. К. Зелениным в эти же годы. Мы имеем в виду «Библиографический указатель русской этнографической литературы о внешнем быте народов России» (СПб., 1913), потребовавший просмотра огромного количества изданий, как книжных, так и периодических. Библиография была подготовлена ученым поразительно быстро — на это ушел у него всего один год. Истинным ученым подвигом была и вторая его работа — «Описание рукописей ученого архива РГО» (вып. І —III. Пг., 1914—1916). Четвертый том был готов в рукописи, но издание его не осуществилось в связи с начавшейся мировой войной.

Эти два указателя были одновременно важнейшими мероприятиями, осуществленными Постоянной комиссией по составлению этнографических карт России при Русском географическом обществе, учрежденной в апреле 1910 г. под председательством
С. Ф. Ольденбурга и при участии известных ученых — С. К. Бу- лича, Б. Я. Владимирцова, Ф. К. Волкова, Э. А. Вольтера, Н. И. Воробьева, Н. Я. Марра, Н. М. Могилянского, А. Н. Самой- ловича, А. А, Шахматова, Л. Я. Штернберга и др. Первоочередным делом Комиссия признала составление карт по диалектам, «по земледелию, способам передвижения, пище, одежде и украшениям, постройкам и народному искусству». По предложению Н. М. Могилянского и А. А. Шахматова предполагалось также составление антропологических карт. Естественно, что Д. К. Зеленин не ограничился перечисленными темами и предпринял сплошной учет материала, как опубликованного, так и хранившегося в Архиве РГО по всем народам России. Как говорилось в отчете Постоянной комиссии за первые пять лет ее существования в связи с выходом в свет «Библиографического указателя» Д. К. Зеленина, «несмотря на неполноту этого труда, выполненного в очень короткий срок одним лицом, указатель положил начало издательской деятельности Комиссии и явился необходимым справочником при ее работах» 9. Попутно отметим, что кроме рассылки вопросников по ряду разделов этнографии Комиссия сыграла важнейшую роль в возникновении первой вполне современной русской диалектологической карты. Это был «Опыт диалектологической карты русского языка в Европе с приложением очерка русской диалектологии» Н. Н. Дурново, Н. Н. Соколова и Д. Н. Ушакова (1915). Он подвел итоги диалектологических исследований восточнославянских языков, в которых столь деятельное участие принимал Д. К. Зеленин. Диалектологический опыт способствовал выработке основных для современной этнографии представлений
о территориальном распределении важнейших комплексов традиционной культуры восточных славян.

Итак, фронтальный учет литературы и архивных материалов, экспедиционный опыт и хорошее знание многих музеев европейской части России помогли Д. К. Зеленину как исследователю овладеть всеми основными материалами, которыми располагала в то время русская, украинская и белорусская этнография.

Поэтому, получив предложение подготовить «Восточнославянскую этнографию», Д. К. Зеленин принял его с энтузиазмом. Он чувствовал себя хорошо подготовленным и способным справиться со столь сложной задачей.

Основным инициатором этого начинания был выдающийся немецкий славист Макс Фасмер 10 .

Д. К. Зеленин должен был написать книгу для серии «Очерки славянской филологии и истории культуры». В 1924 г. с ним был заключен договор («контракт»), а 20 мая 1926 г. он уже подписал предисловие к немецкому изданию книги, что означало ее завершение. Так же как два упоминавшихся указателя, «Восточнославянская этнография» была написана за предельно короткий срок. Кажется невероятным, что она была подготовлена одним человеком. Это был третий научный подвиг Д. К. Зеленина.

Научная общественность высоко оценила деятельность Д. К. Зеленина в эти годы. В 1925 г., т. е. еще до выхода в свет «Восточнославянской этнографии», известнейшего его труда, Д. К. Зеленин по рекомендации крупнейших славистов — академиков Е. Ф. Карского, Б. М. Ляпунова, В. Н. Перетца и П. А. Лаврова, был избран членом-корреспондентом АН СССР. В декабре того же года был приглашен на работу в Музей антропологии и этнографии АН СССР на должность научного сотрудника первого разряда. Продолжая преподавать в университете, он проработал в музее, преобразованном позже в Институт этнографии АН СССР, до выхода на пенсию в 1949 г.11 Мы упоминаем об этих внешних факторах биографии ученого, так как всего за восемь лет до этого, в 1917 г., во время защиты Д. К. Зелениным докторской диссертации («Очерки русской мифологии», т. 1) обсуждался вопрос, который возник еще при обсуждении его магистерской

диссертации — доктором (магистром) какой же пауки он должен быть? Слово «этнография» в этой связи произносилось еще очень неуверенно. Несмотря на то что этнография преподавалась в некоторых университетах, еще непривычно было считать ее университетской, академической дисциплиной. Интенсивная исследовательская деятельность Д. К. Зеленина в области этнографии в эти годы (так же как деятельность Л. Я. Штернберга, И. Г. Тана- Богораза и др.) способствовала устранению последних сомнений.

«Восточнославянская этнография» Д. К. Зеленина не была учебником, хотя безусловно могла использоваться и использовалась, особенно зарубежными славистами, с этой целью. Автор ее это предвидел и снабдил каждую из двенадцати глав обстоятельным обзором литературы по основным проблемам, которые затрагивались в главах. И все же основное назначение книги было иным. По своему характеру это компендиум по этнографии восточных славян, т. е. систематическая сводка, итог знаний, добытых наукой в этой области. Вместе с тем обобщение восточнославянской этнографии было осуществлено иод совершенно определенным углом зрения.

«Восточнославянская этнография» Д. К. Зеленина целиком посвящена традиционной культуре этих народов, какой она была к самому началу периода урбанизации — второй половине XIX — началу XX в. Характеризуя те или иные формы традиционной культуры, Зеленин неизменно отмечал влияние «городских» форм там, где оно уже чувствовалось и было зафиксировано собирателями. Вместе с тем работая над своим компендиумом по траг диционной культуре, в 1924—1926 гг. он очень ясно понимал, что революция положила начало новому периоду в жизни страны. Решительные политические изменения и последовавшие за ними изменения социально-экономические и бытовые быстро превращают накопленный им огромный этнографический материал, недавно еще прекрасно характеризовавший современность, в достояние истории. Он понимал, что долг и обязанность его, как этнографа и историка, изучить и обобщить эти изменения, попять закономерности, которые лежат в их основе. Однако ни он, ни современная ему советская этнография середины 20-х годов в целом еще были не готовы к этому. Разумеется, публиковались отдельные работы, в которых затрагивались эти острые и уже наболевшие вопросы, начались дебаты о предмете и задачах этнографии в новых политических и социально-экономических условиях 12. Однако фактов было собрано еще мало, они касались ограниченной территории и ограниченного круга вопросов. Д. К. Зеленин очень хорошо понимал сложившуюся ситуацию. И предисловии к «Восточнославянской этнографии» он писал: «И мои собственные наблюдения, и имеющиеся в моем распоряжении материалы в большинстве случаев относятся не к современной послереволюционной эпохе, а ко второй половине XIX и началу XX в. Поэтому состояние культуры народа, нарисованное в этой книге, может показаться устаревшим. Однако это верно лишь отчасти. По существу, сегодняшний быт восточнославянской деревни, главным образом его материальная основа, все еще полностью зависит от традиционной культуры. В связи с экономическим упадком, вызванным войной и революцией, материальная культура восточных славян явно возвращалась к старым формам. Поэтому невозможно понять сущность современной русской деревни без знания традиционной культуры народа, описанной в этой книге. С другой стороны, современное русское крестьянство переживает такой радикальный переворот в своем мировоззрении и образе жизни, что неоднородный и постоянно меняющийся облик современной русской деревни пока еще никак не может служить отправной точкой обобщающего этнографического исследования» (с. V —VI).

С тех пор как были написаны эти строки, прошло шесть десятков лет. В исторической ретроспективе первые несколько лет после окончания гражданской войны сливаются в единый период революции и гражданской войны. Теперь мы видим, что в эти годы только еще создавались условия для дальнейших изменений. Поэтому нельзя не признать правильность исходной позиции, избранной Д. К. Зелениным, когда он приступал к работе над «Восточнославянской этнографией». Таким образом, книга Д. К. Зеленина обретает в нашем сознании исторически принадлежащее ей место и значение. Именно так была она воспринята и этнографами других стран, приобрела Поистине международную популярность и до сих пор остается самой авторитетной книгой но этнографии восточных славян — и помним, что она была опубликована на немецком языке. Это облегчило се путь к читателю в неславянских странах Европы 13.

Итак, «Восточнославянская этнография» Д. К. Зеленина, созданная в середине 20-х годов, не открывала новый период развития этнографического изучения трех восточнославянских народов, а в большей мере заключала, завершала и подытоживала длительный и весьма плодотворный период истории этнографии в России, протянувшийся с 30—40-х годов XIX в. до 1917 г. С этой точки зрения может показаться, что естественнее было бы появление этой книги в последние предреволюционные годы. Однако этого не случилось; видимо, должна была образоваться некая историческая дистанция.

Появление этнографического обобщения в годы, когда начинались столь решительные изменения, должно было неизбежно поставить книгу в двойственное положение. Она еще как бы не приобрела в полной мере исторический интерес, но вместе с тем уже и не вполне отвечала требованиям того времени. Академическая значительность книги Д. К. Зеленина не могла заслонить факта «отставания» ее от действительности. Рассуждая таким образом, мы, разумеется, сильно упрощаем, может быть, даже огрубляем ситуацию, которая сложилась к тому времени, когда книга вышла в свет. Однако такова была эпоха, ее породившая, — она способствовала форсированному контрастному пониманию проблем, историческая сложность которых должна была еще проявиться в будущем. С годами выяснилось, что темп изменения традиций в разных сферах быта был неодинаков, действительность оставалась гетерогенной. Те изменения, которые предчувствовал Д. К. Зеленин и о которых он писал во Введении к книге, начали сказываться в полной мере только с начала 30-х годов, а на некоторых участках быта — только в послевоенные годы. Одним словом, проблема эта была и остается достаточно сложной, и мы должны быть прежде всего благодарны Д. К. Зеленину за то, что он отважился в середине 20-х годов подвести итоги предшествующему этапу русской, украинской и белорусской этнографии и сделал это во всеоружии и мастерски.

Книга, предлагаемая читателю, представляет собой перевод немецкого издания «Russische (Ostslavische) Volkskunde» на русский язык. Мы вынуждены были пойти по этому пути, так как полный и достаточно исправный вариант рукописи, с которой был осуществлен немецкий перевод, не сохранился. В зеленинском фонде Архива АН СССР (ф. 849, оп. 1, ед. хр. 419—435) отложились отдельные части предварительной рукописи, которая, судя по всему, до перевода по крайней мере еще раз подверглась редактированию и дополнению.

Кроме того, надо иметь в виду, что книга, вышедшая в 1927 г. в Берлине, вошла в историю мировой этнографии в том виде, в каком была издана издательством «Вальтер де Грюйтер» на немецком языке. Именно в этой редакции она и должна быть переведена на русский язык и издана в серии «Этнографическая библиотека».

Д. К. Зеленин назвал свою книгу «Russische (Ostslavische) Volkskunde», т. е. в точном переводе «Русская (восточнославянская) этнография». Между тем речь шла об этнографии не одного, а трех восточнославянских народов — русского, украинского и белорусского. Тенденция называть все три народа «русскими» имела, с одной стороны, как бы историческое обоснование,

так как они явились историческими наследниками Древней Руси, древнерусской народности, как мы ее теперь называем, пока ее три ветви не сформировались в новые этнические общности и не обрели свои новые этнонимы. С другой стороны, в XVIII — XX вв. эта тенденция мотивировалась русификаторской политикой царского правительства, не желавшего признавать этническую самостоятельность украинцев и белорусов и зачислявшего их в состав русского народа в позднем смысле этого слова. Надо также иметь в виду, что длительное время параллельно с этнонимом украинцы употребляли его синоним — «малорусы». Известно также, что определенное время царское правительство изгоняло из употребления этноним «белорусы»; предписывалось говорить о русском населении западнорусского края или западно- русских губерний. В послереволюционное время термином «малорусы» перестали пользоваться, так же как этнонимом «великорусы» для обозначения русских. За ними слышался великодержавный великорусский шовинизм. Именно поэтому с начала 20-х годов складывается традиция не употреблять оба этих термина. Однако такое словоупотребление тоже не вполне удовлетворяло Д. К. Зеленина. Оно грозило потерей идеи близкой (даже — ближайшей) родственности трех народов и по происхождению, и по самосознанию, и по общему характеру традиционной культуры. Именно поэтому Д. К. Зеленин, видимо, был одним из первых наших ученых, почувствовавших необходимость в научном термине, который обозначал бы русских, украинцев и белорусов как исторически сложившееся надэтническое единство, как группу родственных славянских народов, в отличие от западных и южных славян. По крайней мере можно утверждать, что он вместе с другими учеными способствовал введению в научный оборот термина «восточные славяне». Однако термин этот еще был непривычным, особенно зарубежным читателям. Отсюда двойное обозначение — «Русская (восточнославянская) этнография» 14.

Надо признать, что термин «восточные славяне» не получил бытового распространения, не стал этнонимом. Не принят он и в политической практике. Он остался научным термином, употребляющимся в этнографии для обозначения трех народов как родственной группы славян, противопоставленной другим группам славян.
Может быть, точнее было бы перевести название книги Д. К. Зеленина как «Этнография восточнославянских народов», так как принятое нами название «Восточнославянская этнография» как будто могло бы быть в равной мере присвоено книге по истории этнографической науки у восточных славян. Однако это увело бы нас, еще дальше от точного перевода и нарушило бы уже сложившуюся традицию называть книгу Д. К. Зеленина «Русская (восточнославянская) этнография» или проще «Восточнославянская этнография». Поэтому мы после некоторых сомнений остановились именно на этом последнем варианте перевода названия книги, предлагаемой читателю.

Одна из центральных идей книги Д. К. Зеленина состоит в том, что с точки зрения этнографической будто бы следует говорить не о трех, а о четырех восточнославянских народах (или «народностях» — Volksstämme) — севернорусских, южнорусских, украинцах и белорусах. Это кажется странным, так как ни в народном быту, ни и политической жизни подобных представлений не существовало. Ии один русский, происходивший и:* южнорусских губерний, никогда но называл себя «южнорусским» и противопоставление «севернорусскому». Известны субэтнические этнонимы, обозначающие определенные русские локальные, локально-сословные или, наконец, локально-конфессиональные группы (поморы, пинежане, заонежане, поозёры, однодворцы, казаки, семейские и т. д.). Однако они не охватывают целых историко-этнографических зон — южная Русь, северная и средняя Русь. Как отмечается в примечании к соответствующему разделу, Д. К. Зеленин прав, выделяя южнорусскую зону и противопоставляя ей севернорусскую. Отличия традиционной культуры этих зон довольно значительны; они не меньше, чем отличия белорусской и украинской или русской и белорусской культуры. Однако этносы формируются прежде всего в самосознании народов. Все остальные показатели (язык, территория, вероисповедание, культурные традиции и т. п.) в различных социально-этнических ситуациях играют разную роль и имеют далеко не одинаковое значение.

В последние годы и нашей этнографической литературе подобные проблемы обсуждались неоднократно 15. Подчеркнем только еще раз, что этнические границы далеко не всегда совпадают с ареалами языков или их диалектов, культурных традиций или отдельных комплексов и уж тем более отдельных форм или элементов культуры. Между всеми этими явлениями существует взаимосвязь, однако она сложна и ее характер определяется конкретными экономическими, социальными, государственно- политическими, географическими и иными условиями и обстоятельствами.

Решительно не принимая четырехчастную этническую концепцию Д. К. Зеленина, мы должны указать еще на одно ее внутреннее противоречие. Выделяя «севернорусских» и «южно- русских», он как бы обходит вопрос о наличии «среднерусской» зоны или, точнее, говорит о пей лишь в вводных разделах, характеризуя ее как переходную или зону смешения южных и северных элементов, а затем не упоминает о пей па протяжении всей книги. В каждой главе мы встречаемся со старательно выявленными отличиями украинской, белорусской, и южнорусской и севернорусской бытовой традиционной культуры. Термин же «среднерусский» как будто забыт Д. К. Зелениным. Он снят предварительными рассуждениями.

Думается, что во всем этом сказались определенные традиции русской диалектологии, считающей среднерусские диалекты смешанными и переходными. Действительно, целый ряд явлении, свойственных южнорусским диалектам, логически хорошо противопоставляется севернорусским. Однако это вовсе не означает, что они более архаичны, чем подобные явления среднерусской зоны. Не углубляясь в специальные лингвистические проблемы, сошлемся на известные факты истории расселения русских. Многие севернорусские и южнорусские районы явственно выступают как ареалы вторичного или более позднего заселения, вторичных, если позволительно так выразиться, диалектов. Среднерусская же зона, исторически достаточно рано заселенная, представляется в этом смысле зоной особенно активных инноваций и вместе с тем синтезирования локальных различий, свойственных как северно- русским и южнорусским, так и западнорусским диалектам. Эти процессы связаны с формированием так называемой Северо- Восточной Руси или позже — Московского государства. Не случайно они с особенной силой развивались не в сфере диалектов, а в письменном языке или, точнее — письменной речи, совместившей в себе южнорусские и севернорусские элементы.

В соответствии с современными этнографическими представлениями среднерусская зона исторически равноценна северной и ЮЖ4ІОЙ, и можно только пожалеть о том, что Д. К. Зеленин, старательно следя за севернорусскими и южнорусскими отличиями, мало сообщает нам о специфических среднерусских явлениях. С другой стороны, показав в своей книге «Великорусские говоры» поразительную пестроту южнорусской и в известной мере северной этнографических зон, в «Восточнославянской этнографии» он стремится выделить общие явления, свойственные этим зонам в целом, или говорит об отличиях, зафиксированных в отдельных губерниях. Впрочем, различия культуры отдельных украинских и белорусских историко-этнографических зон им совсем не выделены. Они еще были недостаточно изучены. Поэтому современному читателю в книге Д. К. Зеленина как бы недостает общего заключения, которое подытожило бы результаты грандиозного обзора традиционной культуры восточных славян в ее пространственной дифференциации, предпринятого автором.

Как уже приходилось отмечать 16, Д. К. Зеленин с первых шагов своей научной деятельности хорошо (хотя, может быть, первоначально только интуитивно) понимал, что происхождение, смысл, формы функционирования, распространение, варьирование, географическая дифференциация отдельных фактов народного быта могут получить свое убедительное истолкование только во взаимосвязи со всей системой народного быта — от его социально-экономической основы до обрядов, верований и фольклора. Это было, по существу, как мы теперь бы сказали, стремлением к системному исследованию народной культуры как единого, исторически сложившегося и вместе с тем динамичного явления. В этом нашем утверждении не содержится преувеличения или модернизации. Д. К. Зеленин был человеком своего времени, и именно в 20-е годы зарождались важнейшие идеи системного исследования явлений культуры — языка, фольклора, обрядов и т. д.

Кроме того, думается, что иначе нельзя объяснить своеобразный парадокс развития Д. К. Зеленина как ученого, на который мы тоже уже обращали внимание 17. Поступив в Юрьевский университет, он вдруг как бы возвращается вспять и ставит перед собой краеведческую, казалось бы, по своему характеру задачу всестороннего диалектологического, этнографического и фольклорного изучения родного ему Вятского края, не снижая при этом достигнутого уровня понимания современных ему лингвистических и этнографических проблем и не превращаясь снова в провинциального краеведа. Это может быть объяснено только однозначно — Вятский край становится для него «учебным полигоном», на котором он отрабатывает свою методику комплексного постижения народной культуры. Именно это стремление превратило Д. К. Зеленина из лингвиста и краеведа в этнолога широкого профиля, совмещающего в себе диалектолога, этнографа, фольклориста, историка миграционных движений, религиоведа, исследователя ономастики и т. д. Собственно, все эти дисциплины и были для него в своей совокупности «этнографией», как он их понимал и развивал. При этом надо подчеркнуть, что Д. К. Зеленин не просто заглядывал в соседние области или пользовался их достижениями, что само по себе было бы уже достаточно ценно. Во всех названных разделах гуманитарных знаний он работал как профессионал высокого класса, был пытливым исследователем, отличавшимся фронтальной мобилизацией материала, какого бы вопроса он ни касался, и постоянным теоретическим напряжением, методическим поиском, стремлением к взаимной проверке данных родственных дисциплин. Он обогатил все разделы науки, в которых работал, множеством новых фактов, потому что ставил перед собой значительные исторические и теоретические задачи и к их разрешению относился с исключительной ответственностью, никогда не форсируя выводы, если они не следовали из самого материала.

Д. К. Зеленин хорошо понимал социально-экономическую обусловленность истории культуры. Рассмотрение традиционной народной культуры он начинает с земледелия, которое лежало в основе крестьянского хозяйства восточных славян, а земледелие — с систем землепользования и орудий труда. Далее он описывает основные производственные процессы, — сев, жатву, молотьбу, сопровождая их сведениями о верованиях и обрядах, связанных с этими хозяйственными занятиями.

За земледелием следует животноводство, рыболовство, пчеловодство, транспорт и переноска тяжестей, приготовление пищи и заготовка продуктов, изготовление одежды и обуви и их типы, личная гигиена, жилище, семейный быт, общественный быт, календарные обряды и народные верования. Вместе с тем подчеркнем, что сведения о народных обрядах и верованиях сообщаются читателю почти во всех разделах книги. Д. К. Зеленину чуждо формальное описание материальной культуры. Она у него рисуется в функционировании и поэтому очеловечена. С ней связаны определенные типы поведения людей; вещам приписывается определенный смысл.

Особенно велики заслуги Д. К. Зеленина именно в обобщении и исследовании материальной культуры восточных славян. Мы уже говорили о том, что изучение ее в России началось значительно позже, чем духовной культуры, особенно фольклора и обрядов. В 1914 г. в предисловии к «Описанию рукописей ученого архива РГО» Д. К. Зеленин имел все основания написать: «Вопросы о внешнем быте русского народа (т. е. восточных славян. — К. Ч.) (о жилище, одежде и хозяйственном быте), а также и о народных верованиях, остаются в нашей этнографической литературе почти совсем не тронутыми; даже сырых материалов по этим разделам русской этнографии напечатано пока крайне мало». О том же писал он и в предисловии к «Восточно- славянской этнографии», подчеркивая, что ему постоянно приходилось не только дополнять сведения о материальной культуре собственными экспедиционными, архивными и музейными материалами, но и проверять их, так как имеющиеся описания далеко не всегда были выполнены людьми достаточно подготовленными.

«Восточнославянская этнография», несмотря на явные трудности, которые испытывал Д. К. Зеленин при ее издании, была снабжена значительным иллюстративным материалом, имеющим документальный характер. Перечень иллюстраций, приложенный в конце книги, свидетельствует о том, что какая-то часть из них была при пересылке утрачена (№ 61 — 70, 125, 179, 246—252

Приложение
немецкого издания), однако и изданного достаточно, чтобы «Восточнославянская этнография» рассматривалась как замечательное собрание документальных рисунков и фотографий, собранных крупнейшим специалистом по этнографии восточных славян.

Значительной ценностью остаются библиографические обзоры, которыми снабдил Д. К. Зеленин каждую главу своей книги. В сочетании с разделом «История восточнославянской этнографии», которым открывается книга, они образуют весьма содержательное источниковедческое пособие, охватывающее этнографическую литературу по восточным славянам до середины 20-х годов XX в. и не потерявшее свое значение до сих нор. Это не случайно. Известно, что Д. К. Зеленин всю жизнь интенсивно занимался библиографией. Он считал ее достойной приложения самых квалифицированных сил и на протяжении своей жизни опубликовал значительное число весьма компетентных обзоров и рецензий 18.

И, наконец, внимательный читатель несомненно отметит еще одну характерную особенность книги Д. К. Зеленина. Она отличается исключительным вниманием к народной терминологии. В этом чувствуется опытная рука диалектолога и лексикографа, хорошо знающего цену народной терминологии как одного из важнейших источников изучения народного мировоззрения, быта, верований, межэтнических взаимодействий, народного словесного творчества. Достаточно сказать, что словарь народных терминов, составленный самим автором, содержит более 3100 русских, украинских и белорусских слов. В нем содержатся также иноязычные термины, заимствованные из более чем 30 древних и новых языков — славянских, германских, балтийских, финно- угорских, тюркских и др.

Издав в 1927 г. «Восточнославянскую этнографию» на немецком языке, Д. К. Зеленин, естественно, сразу же думал о ее русском варианте. Об этом свидетельствует не только его переписка, но и подготовка к такой работе, многочисленные доказательства которой хранятся ныне в архиве — выписки, заметки, библиографические материалы, вырезки из газет и журналов. Их очень много. Они говорят о том, что по крайней мере до конца 40-х годов он не оставлял идеи издать «Восточнославянскую этнографию» на русском языке. В зеленинском фонде Архива АН СССР (ф. 849) хранятся семь папок с материалами, которые собирались после 1927 г. Три из них названы «Новый быт». Это говорит о том, что Д. К. Зеленин думал не просто о переиздании, а о переработанном и дополненном варианте на русском языке. В нём, по-видимому, должны были появиться разделы, характеризующие процессы преобразования быта в 30—40-х годах.

Есть определенная, хотя, может быть, и жестокая, в известном смысле даже трагическая закономерность в том, что наиболее значительная книга Д. К. Зеленина, заслуженно завоевавшая международное признание, оказалась в ситуации, которую мы уже назвали двойственной, и именно поэтому не была издана на русском языке. Традиционная бытовая культура восточных славян в ее архаическом варианте, сложившемся в позднефеодальное время, которой посвящена книга, к середине 20-х годов еще не стала достоянием истории в полном и окончательном смысле этого слова, она еще функционировала, хотя, как мы говорили, уже не покрывала всю современность. Она еще была в определенном смысле живой, но все больше и больше становилась стариной. Переработке и дополнению «Восточнославянской этнографии» мешали не только субъективные обстоятельства (например, немотивированная и поверхностная леваческая критика, которой подвергался Д. К. Зеленин), по и обстоятельства вполне объективные. Д. К. Зеленин почувствовал значительность надвигающихся перемен, но ни в 1926 г., когда дописывались последние строки предисловия, ни в последующие два десятилетия не мог отказаться от заветной мысли переиздать свою книгу по-русски в обновленном варианте. Вместе с тем осуществить подобную переработку он тоже еще, а может быть и уже, не мог. О причинах этого мы уже говорили. Остается только отметить, что под влиянием сложившейся ситуации Д. К. Зеленин все больше обращался к историко-сравнительным исследованиям, к проблемам первобытности или по крайней мере глубокой архаики — отсюда его классические исследования конца 20-х — 30-х годов по этнографии народов Сибири, широкие сравнительные темы, стремление к осмыслению общих закономерностей генезиса и развитие архаической культуры 20. К конкретным проблемам славистики он продолжал время от времени обращаться, но в центре его внимания они оказываются только в послевоенные годы21.

Означает ли все сказанное, что книга Д. К. Зеленина в наши дни может восприниматься как устаревшая, потерявшая свой интерес и для современных этнографов? Конечно, нет. Такой вывод был бы в высшей степени поспешным и легкомысленным.

От времени возникновения «Восточнославянской этнографии» Д. К. Зеленина нас отделяет более шестидесяти лет. Современная этнография четко осознала единство и вместе с тем различие задач исторической этнографии и этнографии современности. Они больше не кажутся несовместимыми и воспринимаются как закономерные разделы этнографии, со всей необходимостью дополняющие друг друга. Столь талантливо описанное Зелениным состояние архаической бытовой традиционной культуры XIX—начала XX в. стало предметом исторической этнографии. Это проблема наследия, этнических традиций, исторического прошлого русского, украинского и белорусского народов. Мы должны их знать как свое прошлое и одновременно для того, чтобы понимать современность, гетерогенную, как всякая историческая действительность, и уходящую своими корнями в это давнее и недавнее историческое прошлое. В этом смысле книга Д. К. Зеленина представляет собой непреходящую ценность, так как она объективно зафиксировала состояние бытовой культуры восточных славян накануне преобразований, начало которых было положено Великой Октябрьской социалистической революцией и которые затем осуществлялись в ходе ускоренной и, как мы это теперь отчетливо представляем, трагической урбанизации страны, сопровождавшей процесс индустриализации и коллективизации.

В десятилетия, последовавшие за выходом в свет «Восточнославянской этнографии», несколько раз предпринимались обобщения этнографии русских, украинцев и белорусов. При этом ставились различные задачи. В известном учебнике С. А. Токарева «Этнография народов СССР» (М., 1958) давалась общая характеристика культуры восточных славян в сопоставлении с другими народами Советского Союза. Восточнославянский том серии «Народы мира» («Народы Европейской части СССР». Т. 1. М., 1964) содержал характеристику современного состояния народов и их этнических традиций. Примерно та же задача ставилась в томе «Европейская часть СССР» пятитомных «Очерков общей этнографии» (М., 1968) 22. Белорусские этнографы опубликовали в последние годы две книги, в которых общая этнокультурная характеристика белорусов дается в историческом развитии; это работы М. Я. Гринблата «Белорусы. Очерки происхождения и этнической истории» (Минск, 1968) и В. С. Титова «Историкоэтнографическое районирование материальной культуры белорусов. XIX —начало XX в.» (Минск, 1983) 23. Украинские этнографы готовят капитальный труд «Украинцы». Он неоднократно перерабатывался и совершенствовался, но до сих пор, к сожалению, не увидел свет. И, наконец, в последние годы в составе международного трехтомника «Этнография славянских народов» был издан том «Восточные славяне», содержащий общую характеристику этнической и этнокультурной истории русских, украинцев и белорусов и сопоставительно-типологические главы, касающиеся важнейших аспектов традиционной культуры этих народов.

И все-таки компендиум Д. К. Зеленина продолжает оставаться уникальным и истории этнографии восточных славян. Переиздание его па русском языке поможет ему занять в ней достойное место. Д. К. Зеленин характеризует традиционную культуру восточных славян совершенно определенного исторического периода. Экскурсы в более ранние исторические слои эпизодичны и редки. Их функция — содействовать истолкованию более позднего материала. В исторической эрудиции ученого можно не сомневаться. Поэтому можно с полной уверенностью говорить об определенной и продуманной методике. Именно об этом он и сообщает читателю в «Очерках русской мифологии»: «Все почти исследователи, занимавшиеся русской мифологией, шли от старого к новому, исходя из исторических известии о древнерусском историческом Олимпе, и старались пристегнуть к этим старым известиям данные современных русских поверий. Наш путь совсем иной. Отправною точкою для нас всегда и везде служат современные верования и обряды русского парода, С ними мы сопоставляем исторические известия, если таковые имеются. И вообще, мы идем не от старого к новому, а от нового, нам современного и более нам близкого» 24. Здесь имеется в виду мифология или, точнее — верования и связанные с ними обряды, однако эта декларация имела для Д. К. Зеленина более широкое методологическое значение. В одной из немногих статей о Д. К. Зеленине, опубликованных в последние годы, этот метод был назван «ретроспективным». Вероятно, это название не очень точно, хотя имеет несомненное преимущество. Оно как бы объясняет интерес, к «генетике культуры», который характерен для работ Д. К. Зеленина конца 20-х и 30-х годов. В соответствии с современной терминологией мы могли бы назвать метод Зеленина синхронным и даже системным и осознать его как одно из наиболее ранних проявлений подобной методики не только в пашей, по и в европейской науке 25. В полном соответствии с провозглашенным методом написана и «Восточнославянская этнография».

Почти одновременно с «Восточнославянской этнографией» Д. К. Зеленина вышли в свет две крупнейшие работы, сыгравшие большую роль в обобщении этнографии славянских народов и содержавших значительный материал но восточным славянам, — третий том («Славянских древностей» Л. Нидерле и первый том «Народной культуры славян» К. Мошиньского 26. Однако основной целью и Л. Нидерле и К. Мошиньского была реконструкция общеславянских древностей. В отличие от них книга Д. К. Зеленина давала синхронную характеристику традиционной культуры к заключительному периоду ее функционирования как целостной системы. Как и в предшествующие периоды, это была открытая и поэтому гетерогенная, но все же еще цельная система. Те изменения народного быта, о которых говорилось, изменили не только народный быт, но и исследовательскую ситуацию. Последовательное применение «ретроспективного» метода становилось все более проблематичным. Если его и можно было применять, то только на некоторых ограниченных участках действительности. Поэтому так называемый «ретроспективный» метод Д. К. Зеленина не получил дальнейшего значительного развития в трудах советских этнографов. Он сыграл свою роль, осуществившись во многих исследованиях Д. К. Зеленина и других этнографов первых трех десятилетий XX в., но при изменении социально-культурной ситуации, как всякий другой метод, обнаружил свою ограниченность.

Д. К. Зеленин стремился всесторонне охватить народную культуру восточных славян. Это был Поистине героический труд, который в наше время мог бы составить честь любому институту. И все же даже его книга не стала всеобъемлющей.

Так, например, по современным представлениям описание традиционной культуры не может обойтись без раздела о поселениях. Если в предреволюционные годы разработка этой проблемы только начиналась (см. работы А. И. Воейкова, В. П. Семенова- Тян-Шанского) 27, то в последующие десятилетия возникла тщательно разработанная типология поселений в связи с историей расселения и миграции28. Современный читатель почувствует отсутствие таких разделов, как «Семья» (типы, формы, состав, уклад и т. д.), «Община», менее значительных — «Охота», «Собирательство» и некоторых других (например, не описан целый ряд ремесел). Некоторые из них Д. К. Зеленин, видимо, просто не успел разработать, отсутствие других он, вероятно, не ощущал столь остро. Отдельные пропуски производят впечатление случайных, может быть связанных с издательскими обстоятельствами. Так, при довольно подробном описании русской и украинской свадьбы удивляет отсутствие сведений о традиционной белорусской свадьбе. Белорусский материал привлекается только в качестве сравнительного или когда идет речь об общих восточнославянских традициях. В этой связи обращает на себя внимание двойной номер раздела (№ 131 — 132) о похоронном обряде, который следует сразу за разделом о свадьбе. Не значит ли это, что § 131 первоначально был посвящен белорусской свадьбе? Тем более что в обзоре литературы, заключающем главу «Семейная жизнь», Д. К. Зеленин в специальном абзаце перечисляет важнейшие публикации описаний белорусского свадебного обряда (Романов, Крачков- ский, Шейн) и упоминает о том, что в «Белоруссах» Е. Ф. Карского читатель сможет найти необходимые сведения о литературе по белорусскому свадебному обряду.

Странным может показаться также отсутствие специальных глав по фольклору, тем более что Д. К. Зеленин вошел в историю русской науки и как крупный фольклорист. Ему принадлежит издание двух образцовых сборников русских сказок, оказавших заметное влияние на выработку типа научного сборника сказок в русской фольклористике, — «Великорусские сказки Пермской губернии» (Пг., 1914) и «Великорусские сказки Вятской губернии» (Пг., 1915). Широко известны в русской фольклористике его серия исследований народных присловий, одна из первых статей о частушках, статья «Религиозно-магическая функция фольклорных сказок» и др. Список работ Д. К. Зеленина убеждает в том, что проблемы фольклористики всегда его интересовали29. Почему же это произошло? Во-первых, книга предназначалась зарубежному, и прежде всего немецкому читателю. В соответствии с немецкими научными традициями словесный фольклор исследовался не этнографами, а словесниками-германистами. «Volksdichtung» понималась как дисциплина, независимая от «Volkskunde». И, во-вторых, фольклор восточных славян, в отличие от материальной культуры, как уже говорилось, интенсивно изучался уже с 30—40-х годов XIX в., и к середине 20-х годов нашего века существовало несколько капитальных обобщений (А. Н. Пыпин, А. С. Архангельский, И. Я. Порфирьев, А. М. Лобода, В. Ф. Миллер, И. А. Шляпкин, С. К. Шамбинаго, М. Н. Сперанский, И. И. Замотин, Е. Ф. Карский и др.), которыми мог пользоваться читатель, владеющий русским языком.

В-третьих, Д. К. Зеленин не выделил фольклор в специальный раздел книги, однако постоянно привлекает фольклорные материалы при рассмотрении собственно этнографических сюжетов. Особенно активно это делается в главах об обрядах, народных празднествах и увеселениях и в главе о верованиях. То же можно сказать и о народном искусстве: оно не рассматривается специально, но фигурирует и в главе «История восточнославянской этнографии», и в подавляющем большинстве последующих глав (гончарство и гончарные изделия, изготовление одежды и обуви, ковры и орнаменты на коврах, плетение, вышивка, окраска материй, жилище, материальные атрибуты обрядов, музыкальные инструменты и т. д.). Таким образом, народная жизнь рисуется Д. К. Зелениным как насыщенная народным искусством, фольклором, обрядами, поэтическими верованиями, теснейшим образом переплетающимися с земледельческим трудом и крестьянскими ремеслами и промыслами.

Шесть десятилетий, прошедших с тех пор, как писалась книга Д. К. Зеленина, не прошли для восточнославянской этнографии даром. Изменилось само представление о предмете этнографии, изменились ее границы и связи с другими науками. Вместе с тем накоплены новые факты, поставлены новые проблемы, которые еще не возникали в 20-е годы, ни тем более в предреволюционные десятилетия. Естественно, что некоторые главы книги Д. К. Зеленина могли бы быть в настоящее время дополнены новым материалом; трактовки некоторых проблем представляются спорными или устаревшими. В связи с этим в примечаниях к настоящему изданию сообщаются основные сведения о публикациях по восточнославянской этнографии после 1927 г. и до настоящего времени. В некоторых случаях разъясняются причины, по которым точка зрения Д. К. Зеленина на тот или иной предмет в настоящее время не принимается. Вместе с тем составители примечаний не ставили перед собой задачу полемизировать с Д. К. Зелениным каждый раз, когда современные знания или концепции позволили бы это сделать. Книга Д. К. Зеленина давно воспринимается не как материал для дискуссий, а как весьма значительный факт истории этнографии восточных славян, оказавший заметное влияние на все ее последующее развитие и нуждающийся в историческом осмыслении.

В 30-е годы и в послевоенные десятилетия была разработана современная типология жилища, одежды, сельскохозяйственных орудий (о последних мы уже говорили) 30. Осуществлено картографирование типов построек, одежды и сельскохозяйственного инвентаря на европейской территории страны, а также целого ряда элементов и комплексов календарных и семейных обрядов. Накоплен почти неизвестный ранее материал по восточнославянскому населению Сибири, Казахстана и Средней Азии, украинскому населению Карпат, русскому и украинскому населению Северного Кавказа. В последние годы собрано значительное количество новых описаний обрядов, особенно свадебных (и свадебнообрядового фольклора), опубликовано много исследований но обрядам и обрядовому фольклору. Значительное развитие получило этномузыковедение и самые различные разделы этнографической и филологической фольклористики, так же как изучение народного искусства. Наконец, сформировались и получили свое развитие разделы восточнославянской этнографии, о необходимости которых Д. К. Зеленин, так же как другие этнографы 20-х годов, еще не думал — этнография города и рабочих, этнография современности, этносоциология и т. п.

Заново обследованы и изучены многие локальные группы русского, украинского и белорусского народа (поморы, казаки, старообрядцы, русскоустьинцы, семейские, каменщики, горюны, русские группы в Поволжье, Прибалтике, украинские и белорусские полещуки, бойки и др.).

Обращаясь к книге Д. К. Зеленина, мы не можем не заметить несколько упрощенное отношение к проблеме сходства явлений и комплексов культуры, зафиксированных в разных этнических средах. Обнаружение сходства побуждает автора считать, что один из народов создал этот комплекс, а другой его заимствовал. По современным представлениям подобное сходство может быть и результатом конвергентного развития и сотворчества народов, развивавшихся в контакте, и так называемого аффинитета, т. е. сближения разнородных по происхождению форм, и, наконец, действительно заимствования. Каждый конкретный случай сходства представляется сейчас сложной историко-этнографической проблемой. Поэтому трудно принять утверждение Д. К. Зеленина о значительном влиянии древнегреческих форм свадебного обряда па обряд восточных славян, о заимствовании «с Востока» разных типов бытовых гаданий, о разного рода (явно тоже преувеличенных) древнегерманских заимствованиях (например, «изба- истопка» от нем. Stube и др.) и т. д. Большинство этих вопросов явно нуждается в специальном и обстоятельном исследовании. То же можно сказать и о целом ряде этимологических экскурсов. Дальнейшие этимологические изыскания также привели к более сложному пониманию проблемы.

В свете современных исследований по символике и семантике обрядов подчас наивным кажется квазиреалистическое понимание происхождения целого ряда архаических обрядов и верований («очищение» рыболовецких сетей дымом как средство отбить запах человека, русалки это обезумевшие девушки, бежавшие в леса, и т. п.).

Вместе с тем следует подчеркнуть, что как упрощенное понимание проблемы сходства, так и квазиреалистическое толкование обрядов, так же как и некоторые другие слабости концепции Д. К. Зеленина, не были его индивидуальными недостатками.

Таково было понимание этих проблем всей нашей этнографией первых десятилетий нашего века.

При всем этом обобщающие труды Д. К. Зеленина, и прежде всего его «Восточнославянская этнография», его фундаментальные библиографические и источниковедческие работы, так же как постоянное стремление к комплексному изучению проблем народной культуры, не потеряли своей актуальности и в наши дни. Более того, мы все отчетливее осознаем, что без многих публикаций Д. К. Зеленина невозможны были бы достаточно основательные современные исследования. Деятельность Д. К. Зеленина должна быть осознана как прочное звено, соединяющее современную этнографию с лучшими достижениями русской науки XIX —начала XX в.

Совершенно нрав был М. Я. Феноменов, который писал, что «Восточнославянская этнография» завершила «дело консолидации русской (восточнославянской. — К. Ч.) этнографии как отдельной научной дисциплины и открывала новую эру в ее развитии» 31. Все это заставляет нас считать, что вслед за изданием настоящей книги следовало бы собрать и переиздать другие — по крайней мере лучшие из его работ как предреволюционного, так и послереволюционного времени. Предварительная биографическая и библиографическая работа в значительной мере проведена, предварительное изучение зеленинского фонда в Архиве Академии наук СССР — тоже. Так же как «Восточнославянская этнография», такой том избранных работ Д. К. Зеленина стал бы «настольной книгой для всякого этнографа» 32.

Состояние восточнославянской этнографии в середине 20-х годов XX в. обрисовано Д. К. Зелениным в § I-Х вводной части и в историографических справках перед отдельными разделами.

«Восточнославянской этнографии» Д. К. Зеленина предшествовал ряд его подготовительных обобщающих работ, без которых она не могла бы быть написана в столь короткое время (об истории работы Д. К. Зеленина над книгой см. статью К. В. Чистова): 1) Библиографический указатель русской этнографической литературы о внешнем быте пародов России. 1700—1910. Жилище, одежда, искусство, хозяйственный быт. СПб., 1913, 734 с. (Записки РГО по отделению этнографии. Т. 40, вып. 1); 2) Описание рукописей Ученого архива РГО. Вып. 1 — 3. Пг., 1914—1916, с. 1—483, 485 — 988, 989—1279; 3) Великорусские говоры с неорганическим и непереходным смягчением задненебных согласных, в связи с течениями позднейшей великорусской колонизации. СПб., 1913, 544 с. (см. особенно главы: «Этнографический состав южно-великорусского населения» — с. 33 — 73; «Юго-Восток Европы» — с. 345 — 359; «Колонизация Севера и Архангельской губернии» — с. 360—372, а также главы о заселении губерний Воронежской, Курской, Орловской, Калужской, Тульской, Рязанской, Тамбовской, Вятской, Вологодской, Ярославской, Владимирской, Новгородской, Костромской, и Московской); 4) Очерки русской мифологии. Вып. I. Умершие неестественной смертью и русалки. Пг., 1916, 312 с. О предварительных публикациях Д. К. Зеленина по отдельным вопросам восточнославянской этнографии см.: Указатель трудов Д. К. Зеленина и основной литературы о нем. — Проблемы славянской этнографии. К 100-летию со дня рождении члена-корреспондента АН СССР Д. К. Зеленина. Л„ 1979, с. 221 — 237; составлен А. И. Тарасовой (Васиной) и Р. В. Каменецкой (в дальнейшем «Указатель трудов»).

История восточнославянской этнографии (§ I-Х)
Дальнейшую литературу по истории русской этнографии см.: Токарев С. А. История русской этнографии (Дооктябрьский период). М., 1966, 453 с.; Азадов- ский М. К. История русской фольклористики. Т. 1—2. М., 1958—1963,479 с. и 363 с.; Станюкович Т. В. Этнографическая наука и музеи (по материалам этнографических музеев Академии наук). Л., 1978, 286 с.; Очерки истории русской этнографии, фольклористики и антропологии. Вып. I-Х. М., 1956—1988; Бромлей Ю. В., Чистов К. В. Основные направления развития советской этнографии. — Этнография в странах социализма. Очерки развития науки. М., 1975, с. 7—51; они же. Ордена Дружбы народов Институту этнографии им. Н. Н. Ми- клухо-Маклая АН СССР — 50 лет. — СЭ. 1983, № 4, с. 20—37; Чистов К. В. Из истории советской этнографии 30 —80-х годов XX века. — СЭ. 1983, № 3, с. 3—18.

Библиографию по истории русской этнографии (кроме указанных работ) см.: Титова 3. Д. Этнография. Библиография русских библиографий по этнографии пародов СССР (1851 — 1969). М., 1970, 143 с.; Косвен М. О. Указатель библиографических указателей и обзоров литературы но этнографии народов СССР. — СЭ. 1947, № 1, с. 242--248; Бунакова О. В., Каменецкая Р. В. Библиография трудов Института этнографии им. Н. Н. Миклухо-Маклая. 1900—1962. Л., 1962, 281 с.; Мельц М. Я. Русский фольклор. Библиографический указатель.

1901 — 1916. Л., 1981, 477 с.; она же. 1917 — 1944. Л., 1966, 683 с.; она же.
1945— 1959. Л.,1961. 402 с.; она же. 1960—1965. JI., 1967, 539 с.; она же.
1966-1975. T I. Л., 1984, 420 с. Т. II. Л., 1985, 385 с.; Иванова Т. Г. Русский
фольклор. Библиографический указатель. 1976 — 1980. Л., 1987, 399 с.
Дальнейшую литературу по истории украинской этнографии см.: Горленко В. Ф. Нариси з історії української етнографії та російсько-українських звязків. Київ, 1964, 248 с.; Маланчук В. А. Розвиток етнографічної думки в Галачині кінця XIX —початку XX ст. Киї, 1977, 204 с.; Березовський І. П. Українська радянська фольклористика. Етапи розвитку і проблематика. Київ, 1968, 343 с.; Правдюк О. А. Українська музична фольклористика. Київ, 1978, 327 с.; Кирдан Б. П. Собиратели народной поэзии. М., 1970, 280 с.; Дей О. І. Сторінки з історії української фольклористики. Київ, 1975, 271 с.
Библиографию по истории украинской этнографии см. в названных работах, а также: Максименко Ф. П. Матеріали до краєзнавчої бібліографії України. 1847— 1929. Список бібліографічних праць, що стосуються до окремих місцевостей УРСР, Бесарабії, Дону і Криму. Київ, 1930, 264 с.; Зінич В. Т. Бібліографія праць з української етнографії за 1945—1956 рр. — НТЕ. 1957, № 1, с. 130—133; за 1957 — 1958 рр. — Там же. 1959, № 3, с. 131 — 134; за 1959—1960 рр. —
Там. же. 1951, № 2, с. 147 — 150.
Дальнейшую литературу по истории белорусской этнографии см.: Бан- дарчык В. К. Гісторыя беларускай этнаграфіі XIX ст. Мінск, 1964, 282 с.; он же. Гісторыя беларускай этнаграфіі. Пачатак XX ст. Мінск, 1970, 123 с.; он же. Гісторыя беларускай савецкай этнаграфіі. Мінск, 1972, 165 с.; он же. Раз- віцце беларускай савецкай этнаграфіі за гады савецкай ўлады. Мінск. 1979, 95 с.; Фядосік А. С. Развіцце беларускай савецкай фалькларыстыкі. Мінск, 1977, 87 с.; Кабашнікаў К. П. Беларускі фальклор у параўнальным асвятленні. І’істарыягра- фічйы нарыс. Мінск, 1981, 153 с.
Библиографию по истории белорусской этнографии см.: Грынблат М. Я. Беларуская этнаграфія і фалькларыстыка. Бібліяграфічны показальнік (1945 — 1970). Мінск, 1972, 387 с.; Улащик Η. Н. Очерки по археографии и источниковедению истории Белоруссии феодального периода. М., 1973, 303 с.
Основные общие работы по восточным славянам (и русским в том числе), изданные после 1927 г.; Токарев С. А. Этнография народов СССР. Исторические основы быта и культуры. М., 1958 (гл. II «Восточнославянские народы [русские, украинцы, белорусы]», с. 15 — 100); Народы европейской части СССР, т. I. Под редакцией В. А. Александрова, К. Г. Гуслистого, А. И. Залесского, В. К. Соколовой, К. В. Чистова. М., 1964, 984 с. (в серии «Народы мира. Этногнафические очерки»); Очерки общей этнографии. Европейская часть СССР. Под редакцией С. П. Толстова, Η. Н. Чебоксарова и К. В. Чистова. М., 1968 (глава «Восточные славяне», с. 56—242); Восточные славяне. Очерки традиционной культуры. Отв. редактор К. В. Чистов. М., 1987, 557 с. (в серии «Этиография славян»); Страны и народы. Советский союз. Общий обзор. Российская Федерация. М., 1983, 461 с., ил., карт.; Страны и народы. Советский Союз. Республики Прибалтики. Украины. Белоруссия. Молдавия. М., 1984, 351 с., ил. Общих работ по украинской этнографии вне перечисленных выше книг по восточнославянской этнографии не публиковалось. Некоторые дополнительные общие сведения по этнографии украинцев можно найти в работах: Гуслистый К. Г. Вопросы истории Украины и этнического развития украинского народа (период феодализма). Киев, 1963, 148 с.; Наулко В. Миронов В. В. Культура и быт украинского народа. (Учебное пособие). Киев, 1977, 93 с.; Наулко В. /. Етнічний склад населения Української РСР. Стат.-карто- графіч. дослідження. Київ, 1965, 136 с.; он же. Развитие межэтнических связей на Украине (историко-этнографический очерк). Киев, 1975, 276 с., а также в общих пособиях по украинскому фольклору: Українська народна поетична творчість. Т. І. Дожовтневий період. Київ, 1958, 815 с.; т. 2. Радянський період. Київ, 1955, 338 с.; Українська народна поетична творчість. Київ, 1965, 418 с.
Из общих работ по белорусской этнографии, вышедших после 1927 г., следует назвать: Гринблат М. Я. Белорусы. Очерки происхождения и этнической истории. Минск, 1968, 287 с.; Пилипенко М. Ф. Этнография Белоруссии. Ми>іск, 1981, 192 с.; Этпаграфія беларусаў. Гістарыяграфія, этнагенез, этнічлая гісторыя.

Примечания
Мінск. 1985. 215 с., ил.; Молчанова Л. А. Материальная культура белорусов XVI —ХѴIIІ ив. Минск, 1981, 112 с.; Титов В. С. Историко-этнографическое районирование материальной культуры белорусов. Минск, 1983, 152 с.; Памятники народной архитектуры и быта Белоруссии. Методическое пособие но выявлению и собиранию. Под общей редакцией В. К. Бондарчика. Минск. 1979, 120 с; Помнікі этнаграфіі Методика выяўлення, аписання і збірания. Над рэд. В. К. Вандарчыка. Мінск, 1981. 150 с., а также в общих пособиях по белорусскому фольклору; Беларуская народная вусна-паэтычная творчасць. Гіст.-тэарэт. даследавание. Мінск, 1967. .492 г.; Беларуская народная наэтычная творчасць. Мінск, 1979, 447 с.
Указания на важнейшую литературу но отдельным проблемам русской, украинской и белорусской этнографии см. в примечаниях к последующим главам В заключение отметим также издание, в одинаковой степени важное для трех восточнославянских народов: Очерки русской культуры XIII—XVIII вв. Т. 1—4. М., 1969 - 1985. Для более раннего времени см.: История культуры Древней Рѵси.
т. I -3. М., 1958-1961.
§ VI. «В теперешней столице Украины — Харькове...» Харьков был в 1918 — 1934 гг. столицей Украины. С 1934 г. — Киев.
§ VII. «А. Сержпутовский... в настоящее время работает над обширным трудом, посвніценным белорусской этнографии». По-видимому, имеется в виду «Быт беларусаў». Рукопись не сохранилась (см.: Бандарчык В. К. Гісторыя беларускай этнографіі. Пачатак XX ст. Мінск, 1970, с. 70).
§ VIII. «...мы имеем дело с двумя самостоятельными русскими народностями». См. примечание к § 1—6 Введення.
«. . .журнала „Этнография”, первый помер которого должен выйти в Москве летом 1926». В 1926 -1930 гг. выходил под названием «Этнографии», с 1930 г. до настоящего времени — «Советская этнография». (С 1938 по 1947 г. выходил в виде сборников).
Введение.
Четыре восточнославянских народа (§ 1—6)
§ 1—4. Концепции членения восточных славян на четыре народа имеет длн Д. К. Зеленина принципиальное значение. При описании отдельных аспектов народной культуры он постоянно сообщает читателю о бытовании того или иного нвления у украинцев, белорусов, «севернорусских» или «южнорусских». В основу концепции Д. К. Зеленина легли идеи А. А. Шахматова, сформулированные им в «Очерке древнейшего периода истории русского языка» (Пг., 1915, в серии «Энциклопедии славянской филологии», вып. II) и в книге «Древнейшие судьбы русского племени» (Пг., 1919). Шахматов считал, что различия между северно- русскими и южнорусскими диалектами столь характерны, что они могут быть на равных правах сопоставлены с. украинским и белорусским языками. В своей книге «Великорусские говоры...» Д. К. Зеленин высказался в пользу этой концепции (1913 г.). В «Восточнославянской этнографии» Зеленин дополняет это наблюдение данными но материальной культуре и приходит к выводу о том, что принятое деление восточных славян на три парода отражает не столько этнографическую, сколько историко-политическую действительность (давняя принадлежность и севернорусских и южнорусских к одному Московскому государству).
Концепция Зеленина противостояла не только шовинистическим теориям ученых, по лингвистическим или иным соображениям считавших, что следует го- ворить только об одном (русском), а не о трех восточнославянских народах, по и и той же мере шовинистической практике царского правительства. Поэтому
1 В примечаниях к отдельным главам и параграфам не повторяются указания на соответствующие главы общих работ но этнографии восточных славян и обобщающих работ по этнографии русских, украинцев и белорусов.

в известной мере и в известном смысле она была для своего времени прогрессивной. В целом же следует признать, что Зеленин был не нрав. Он не учитывает того, что этнические границы далеко не всегда совпадают с языковыми, а также с ареалами распространения определенных элементов и комплексов культуры. Решающим для признания той или иной территориальной группы (или совокупности каких-то территориальных группы) отдельным этносом (народом) несомненно является самосознание этой группы. Между тем особого южнорусского или северно- русского этнического самосознания никогда не существовало. Кстати, сам Зеле- нин констатирует этот факт с некоторым удивлением (см. с. 30), на которой говорится об уникальном случае с так называемыми надызами), по не придает ему должного значения. С таким же, если не с большим, основанием Зеленин мог бы выделить в качестве особого народа, например, украинцев Карпат, образ жизни которых ближе словацким, польским, румынским и венгерским карпатским этническим группам, чем, например, украинцам Слободской Украины, поморам. казакам и т. п. Однако он не считает это возможным. Отметим также, что Зеленин постоянно подчеркивал близкую родственность восточнославянских народов - ср. его статыо 1940 г. «Об исторической общности русского я украинского народа» (Советская этнография. Сб. статей. 1940. № 3, с. 23 - 34). Он признает также, что характерными, свойственными только ему особенностями отличается и русское население среднерусских губерний. Однако оно сформировалось позднее, и поэтому, но его мнению, его не следует считать особой народностью. Д. К. Зеленин ссылается на лингвистические исследования, показавшие, что среднерусские говоры имеют переходный характер. Однако это не «означает, что они исторически «не самостоятельны» и не должны рассматриваться в одном ряду с говорами северно- и южнорусскими.
Как бы ни была спорна концепция Зеленина, необходимо подчеркнуть, что, опираясь на «Опыт диалектологической карты русского языка в Европе с приложением очерка русской диалектологии, составленный Н. Н. Дурноно.
II. П. Соколовым, Д. II. Ушаковым» (Труды Московской диалектологической комиссии. Нин. Г). М.. 1915). Зеленин впервые выделил на территории расселения русских в европейской части России три основных этнографических зоны - севернорусскую, среднерусскую и южнорусскую. Это членение легло в основу современных представлений о территориальном размещении основных комплексов традиционной культуры русских.
Четырехчленная концепция Зеленина была подвергнута специальному рассмотрению С. А. Токаревым (Этнография народов СССР. Исторические основы быта и культуры. М., 1958 - см. раздел «Сколько восточнославянских народов?», с. 28-40).
§ 5. В истории восточнославянской этнографии идее тесной родственности трех восточнославянских пародов, составляющих особую группу славян, неоднократно противопоставлялось мнение о неславянской природе русских. Они представляют собой якобы результат смешения славян с финно-уграми и тюрками в условиях заметного преобладания неславянских этнических элементов. В связи с этим Зеленин ввел в первый раздел «Восточнославянской этнографии» специальный параграф «Славяне и финны», в котором высказался против преувеличения роли финно-угров в этногенезе русских.
Через два года после выхода в свет «Восточнославянской этнографии» Зеленин опубликовал специальную статью «Принимали ли финны участие в образовании великорусской народности?» (Сборник Ленинградского общества иссле- дователей культуры финно-угорских народностей. № I, Л., 1929, с. 96 —108), вызвавшую оживленную полемику (см.: Маркелов М. Т., Толстов С. П. — Этнография. 1930, № I —2, с. 57 — 62 и 63—87). Оппоненты Зеленина обвиняли его в великодержавном шовинизме. Между тем и в «Восточнославянской этнографии», и в названной статье Зеленин говорил о том, что генезис русских, как и других пародов Европы, был сложным, в состав русского народа действительно вошли и были им ассимилированы различные иноэтнические группы, в том числе финно-угорские, однако они не сыграли решающей роли в этом естественном процессе. Кроме того, основная часть финно-угорских групп, как показал Зеленин, была ассимилирована сравнительно поздно, в то время, когда русская народность

уже сформировалась (подробнее см.: Сабурова Л. М., Чистов К. В. Дмитрий Константинович Зеленин [к 100-летию со дня рождения]. — СЭ. 1978, № 6, с. 80-81).
Гл. І-ѴІІІ (§ 7-119)
За истекшее после выхода публикуемого труда Д. К. Зеленина шестидесятилетие было опубликовано значительное число работ, характеризующих материальную культуру восточнославянских народов в целом, материальную культуру отдельных народов или локальных групп их, а также отдельные аспекты материальной культуры. В числе их прежде всего следует назвать первый том монографии «Народы европейской части СССР» серии «Народы мира» (М., 1964, 984 с.), в котором значительное место уделяется характеристике занятий и материальной культуры русских (с. 156—406), украинцев (с. 596—685) и белорусов (с. 785—851), а в Приложении имеется список литературы (с. 909— 931). Во втором полутоме этого же издания («Народы Средней Азии». М., 1964) в статье Т. В. Станюкович «Русское, украинское и белорусское население Средней Азии и Казахстана» (с. 652—699), а также в томе «Народы Сибири» (М., 1956) в статье Л. П. Потапова «Историко-этнографический очерк русского населения Сибири» (с. 115—216) освещается материальная культура восточнославянских народов, живущих в иноэтническом окружении. Крупнейшим трудом по жилищу, ткачеству и одежде восточных славян является «Восточнославянский этнографический сборник» (М., 1956, 805 с.), в котором в историческом плане рассматриваются эти важнейшие элементы культуры трех народов и предлагается их типология. Обширнейший материал суммирован в региональных историкоэтнографических атласах и региональных монографиях и сборниках: Русские. Историко-этнографический атлас. М., 1967, 40 л. карт в панке, а также текстовые приложения к нему: Земледелие. Крестьянское жилище. Крестьянская одежда (середина XIX—начало XX в.). М., 1967, 360 с., 5 л. ил.; Из истории русского народного жилища и костюма (украшение крестьянских домов и одежды). Середина XIX —начало XX в. М., 1970, 206 с., 2л. ил.; Бусыгин Е. П., Зорин Н. В. Русское население Чувашской АССР. Материальная культура. Чебоксары, 1960, 216 с.; Бусыгин Е. П. Русское сельское население Среднего Поволжья. Материальная культура. Казань, 1966, 402 с.; Сабурова Л. М. Культура и быт русского населения Приангарья. Л., 1967, 278 с.; Чижикова Л. Н., Дворникова Н. А., Кашуба М. С. и др. Кубанские станицы. М., 1967, 356 с.; Рихтер Е. В. Русское население Западного Причудья. Таллинн, 1976, 290 с.; Анохина Л. А., Шмелева М. Н. Культура и быт колхозников Калининской области. М., 1964, 354 с. Этнография русского населения Сибири и Средней Азии. М., 1969, 274 с.; Быт и искусство русского населения Восточной Сибири. Ч. I. Приангарье. Новосибирск, 1971, 198 с.; ч. II. Забайкалье. Новосибирск, 1975, 148с.; Проблемы изучения материальной культуры русского населения Сибири. М., 1974, 296 с.; Хозяйство и быт западносибирского крестьянства XVII—начала XX в. М., 1979, 248 с.; Этнография русского крестьянства XVII—середины XIX в. М., 1981, 269 с.; Материальная культура компактных этнических групп на Украине. М., 1979, 190 с., 1 л. ил.; Молчанова Л. А. Материальная культура белорусов. Минск,
1968, 229 с.; она же. Очерки материальной культуры белорусов XVI —XVIII вв. Минск. 1981, 111 с.; Пилипенко М. Ф. Этнография Белоруссии. Минск, 1981, 190 с.; Матиріали з етнографії та художнього промислу. Вип. І —III. Київ, 1954—1957; Матеріали з етнографії та мистецтвознавства. Вин. IV —VIII. Київ, 1959—1962; Карпатский сборник, М., 1976, 151 с.; Бойківщина. Історико-етнографічне дослідження. Київ, 1983, 304 с.; Гошко Ю. Г. Населения українських Карпат XV —XVIII століття. Заселення. Міграції. Побут. Київ, 1976, 205 с.

Гл. I. Земледелие (§ 7—22)
Крупнейшим трудом, в котором суммированы и картографированы материалы по русскому земледелию XIX —начала XX в., связанной с ним технике и другим аспектам материальной культуры, является труд «Русские. Историко-этнографи- ческий атлас» (М., 1967, карты № 1—17). См. также: Колесников П. А. Северная деревня в XV —первой половине XIX века. Вологда, 1976, 416 с. Русакова Л. М. Сельское хозяйство Среднего Зауралья на рубеже XVIII —XIX вв. Новосибирск, 1976, 183 с.; Власова И. В. Землепользование в Поморье и Сибири в XVII —XVIII вв. Традиции и практика. — Хозяйство и быт западносибирского крестьянства в XVII-начале XX века. М., 1979, с. 6-62.
§ 7. О системах земледелия см.: Сабурова Л. М., Торэн М. Д. Системы земледелия и сельскохозяйственные культуры у русских крестьян в середине XIX—начале XX в. — Русские. Историко-этнографический атлас, с. 17—30; Суринов В. М. Производительные силы сельского хозяйства Западной Сибири (по материалам историке-этнографических экспедиций). — Проблемы изучении материальной культуры Сибири. М., 1974, с. 110—159; он же. Особенности формировании и функционирования систем земледелия в условиях Зауралья. — Этнографии русского крестьянства XVII—середины XIX в. М., 1981, с. 202—222; Паню- тич В. П. Соотношение систем земледелия в помещичьем хозяйстве Белоруссии в 60 — 70 годы XIX в. — Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы.
1969. Киев, 1979, с. 244—255; Козловский П. Г., Мелешко В. И. Панютич В. П., Чепко В. В., Шабуня К. И. Основные этапы развития сельскохозяйственного производства в Белоруссии во второй половине XVIII —начале XX в. — Проблемы аграрной истории. Ч. II. Минск, 1978, с. 5—21.
§ 8—14. О сельскохозяйственных орудиях см.; Найдич Д. В. Пахотные и разрыхляющие орудии. — Русские. Историко-этнографический атлас, с. 30—60, карты 1—6; Краснов Ю. А. Древнейшие упряжные пахотные орудия. М., 1975,
183 с.; Чернецов А. В. К изучению генезиса восточнославянских пахотных орудий. — СЭ. 1975, № 3, с. 72—82; он же. Классификация и хронология наконечников древнерусских пахотных орудий. — КСИА. 1976, вып. 146, с. 32—36; Народная сельскагаспадарчая тэхніка беларусаў. Мінск, 1974, 103 с. з іл.; Горленко В. Ф., Бойко І. Д., Купецький О. С. Народна землеробська техніка українців. Київ. 1971, с. 3; Заглада Н. Ярмо. — Матерінли до етнології Т. II. Київ, 1929, с. 11 —
45.
§ 11. Об архаических видах сохи см.: Сабурова Л. М. Культура и быт русского населения Приангарьн. Конец XIX—XX вв. Л., 1967, с. 20—41.
§ 17. О способе укладки снопов см.: Торэн М. Д. Способы уборки хлебов. — Русские. Историко-этнографический атлас, с. 60—85, карта № 9.
§ 20—21. О способах и орудиях уборки урожая см.: Найдич Д. В. Орудия и способы молотьбы и веяния. — Русские. Историко-этнографический атлас, с. 85—
99, карты № 10—12; Сабурова Л. М. Сельскохозийственные постройки для обработки и хранения зерна. — Там же, с. 99 — 131, карты № 13—17.
Гл. II. Скотоводство, рыболовство и пчеловодство (§ 23—35)
§ 23. О положении пастуха см.: Линевский А. М. Материалы к обряду отпуска в пастушестве Карелии. — Этнограф-исследователь. 1928, № 2—3, с. 41 — 45; Русский Север. Проблемы этнокультурной истории, этнографии, фольклористики. Л., 1986 (раздел «Пастушество на Русском Севере», с. 136 — 205).
§ 24. Соколова В. К. Весенне-летние календарные обряды русских, украинцев и белорусов. XIX —начало XX в. М., 1979. (Глава «Первый выгон скота — Егорьев день» с. 155—184; литература — с. 275—283).
§ 25. О музыкальных инструментах, в том числе и пастушеских, см.: Верткое К. А., Благодатов Г. И., Язовицкая Э. Э. Атлас музыкальных инструментов народов СССР. М., 1975, 399 с., ил., ноты. Библиография вопроса — там же, с. 392—395; Гордиенко О. В. Приокская двойная жалейка. — СЭ. 1980,

№ 1. с. 128—141; Рабинович Б. И. Пастуший барабан - малоизвестный русский инструмент. - Памятники культуры народов Европы и европейской части СССР. Л., 1982. с. 75 -81 (Сборник МАЭ, т. 38): Черногубова М. Пастушья труба. - Записки краеведов. Горький, 1977, с. 148- 156.
§ 26 — 28. Гура Л. В.. Терновская О. Л., Толстая С. М. Материалы к полесскому этнолингвистическому атласу. — Полесский этнолингвистический сборник. М., 1983, с. 149—153. (Скотоводство, с. 82—89, 102 -108).
§ 31 —33. О рыболовстве на Русском Севере (орудия, способы лова, формы владения и пользования водными угодьями) см.: Бериштам Т. А. Рыболовство на Русском Севере во второй половине XIX -XX в. (по коллекциям и архивным материалам этнографических музеев Ленинграда). Л., 1972, с. (62 — 98 (Сборник МАГ), т. 28); О промыслах на Белом море, рыболовных верованиях, обычаях, обрядах: Бери- штам Т. А. Поморы: формирование группы и система хозяйства. Л., 1978, 176 с., ил.; она же. Русская народная культура Поморья в XIX- начале XX в. Этнографические очерки. Л., 1983, 233 с., ил.; Браім У. М. Рыболоўство ў Беларусі. Гісторыка-этнаграфічны нарис. Мінск, 1976. 135 с.
Гл. III. Приготовление пищи (§ 36 - 55)
По этому вопросу см.: Станюкович Т. В. Отражение процессов консолидации и сближения наций в материальной культуре народов СССР. Нища. — Современные этнические процессы у народов СССР. М., 1975, с. 239—259; Артюх Л. Ф. Українська народна кулінарія. Київ. 1977, 154 с.; она же. Народне харчування українців та росіян північно-східних районів України. Київ, 1982, 112 с.; Украинская кухня. Киев, 1975, 231 с.; Корзун И. П. Пища и питание колхозного крестьянства Белоруссии. Автореферат дис. на соискание учен, степени канд. ист. наук. Киев. 1963, 24 с.; Пруслина К. Н. Русская керамика. М., 1974, 137 с.; Маслова Г. С. Материальная культура сельского и заводского населения Приуралья (XIX -начало XX в.). Пища и хозяйственная утварь. — Материалы и исследования по этнографии Северной части СССР. М.—Л., 1960, с. 143— 171 (ТИЭ. т. 57).
§ 38. См.; Сабурова Л. М. Сельскохозяйственные постройки для обработки и хранения зерна. Мельницы. — Русские. Историко-этнографический атлас, с. 118-126.
Гл. V. Изготовление одежды и обуви (§ 65—87)
§ 65-87. Крупнейшим трудом, в котором обобщены материалы о растительных волокнистых веществах и шерсти, их производстве и обработке, прядении, подготовке к тканью, типологии процессов плетения и тканья (от примитивных до развитых форм его), типологии техники, является работа: Лебедева Н. И. Прядение, и ткачество восточных славян. — Восточнославянский сборник, с. 461 — 543; см. также: Молчанов В. С. Народное узорное переборное ткачество. М., 1960, 311 с., ил.; Паньшина И. Н. Белорусские народные ткани. Минск, 1979, 153 с.; Разина Т. М. Русское народное творчество. М., 1970, 255 с., ил.; Курилович А. Н. Белорусское народное ткачество. Минск, 1981, 118 с.; Сидорович С. І. Художня тканина західних областей УРСР. Київ, 1979, 154 с., ил.
§ 78. Подробное описание техники плетения лаптей и их типология содержится в посмертно опубликованной статье Д. К. Зеленина «Терминология лапотного дела» — Сборник МАЭ. Т. 38. М.—Л., 1982, с. 135—146.
§ 81—83. О вышивке, набивке и других способах украшений тканей вышло значительное число монографий, статей и альбомов. См., например: Соболев Н. Н. Очерки но истории украшений тканей. М.—Л., 1934, 436 с.; Шмелева М. Н., Та- зихина Л. В. Украшение русской крестьянской одежды. — Русские. Историко- этнографический атлас. М., 1970, с. 89—129; Маслова Г. С. Орнамент русской народной вышивки. М., 1978, 203 с.; Соломина В. П. Древнерусское шитье. Архангельск. 1982, 104 с.; Добрых рук мастерство. Л., 1981, 310 с.; Якунина Л. И.

Русские набивные ткани XVI— XVII вв. М., 1954, 24 г.. 10 л. ил. (Труды ГИМ. Вып. 7): Українське народне мистецтво. Тканина та вышивка. Kиїв. 1960. 210 с.; Художні промисли України. Київ, 1079, 255 с. и др.
Гл. VI. Одежда и обувь (§ 88—100)
Обобщающим трудом по этим элементам материальной культуры восточно- славянских народов является работа: Маслова Г. С. Народная одежда русских, украинцев и белорусов в XIX -начале XX в. — Восточнославянский этнографический сборник, с. 543 — 757; по костюму украинского народа см.: Матейко К. И. Український народний одяг. Киів, 1977, 222 с.; Шмелева М. Н.. Та.зихина Л. В. Украшение русской крестьянской одежды. — Русские. Историко-этнографический атлас. М., 1970, с. 89 — 129: по белорусскому костюму см.: Веларускае народнае ад-
зеяне. Мінск, 1975, 95 с. з іл.; Романюк М. Ф. Народный костюм Белорусского Полесья. Автореферат дис. на соискание учен. степени канд. искусствоведения. Минск, 1975, 31 с.
§ 88—89. Типология мужских и женских рубах (па основании кроя) была разработана Г. С. Масловой и опубликована в работах: Маслова Г. С. Народная одежда русских, украинцев и белорусов в XIX—начале XX века. — Восточнославянский этнографический сборник. М., 1956, с. 577—590, 600 — 618; Русские. Историко-этнографический атлас. М., 1967, карта № 47; см. также: Білецька В. Ю. Українські сорочки, їх типи, еволюція й орнаментація. Матеріяли до етнології й антропології. Т. 21-22, ч. 1. Львів. 1929, с. 43 —109; Полянская Е. В. Украинская народная одежда Закарпатья. Автореферат дис. на соискание учен, степени капд. ист. наук. Минск, 1977, 24 с.
§ 90. Первая убедительная типология мужских штанов на основании кроя предложена в статье: Ушаков Н. В. Классификация одежды восточных славян. Сборник МАЭ, т. 38. Л., 1982, с, 24-29.
§ 92. Более дробная типология сарафанов изложена в работе: Маслова Г. С. Народная одежда русских, украинцев и белорусов в XIX —начале XX в., с. 636 — 643. а временное и географическое распространение их нашло отражение в картах (№ 41—43) в текстовом приложении атласа «Русские» (Лебедева Н. И., Маслова Г. С. Русская крестьянская одежда XIX- начала XX века, с. 193 268); о поневе см.: Гринкова Н. П. Русская понева юго-западных районов РСФСР. - Сборник МАУ, т. 12. М.—Л., 1949, с. 5—42, ил.
§ 96 —97. О генезисе русских женских головных уборов см.: Сабурова М. А. О женских головных уборах с жесткой основой в памятниках домонгольской Руси. — КСИА. 1975, вып. 144, с. 18 — 20; Она же. Шерстяные головные уборы с бахромой из курганов вятичей. — СА. І976, А: 3, с. 127 — 132.
§ 96. Женским головным уборам восточных славян Д. К. Зеленин посвятил статью в пражском журнале «Slаѵіа» (1926, К. 5. М. 2, с. 303—308: 1927, R. 5. S 3, с. 535 — 556; в § 100 она значится как находящаяся в рукописи).
Гл. VII. Личная гигиена (§ 101 — 110)
§ 108—109. О бане см. работы по жилищу восточнославянских народов, а также: Торэн М. Д. Русская народная медицина XIX—начала XX в. Л.. 1982. Рукопись депонирована в Ленинградской части Института этнографии АН СССР, № 9425; Лекарственные растения и их применение. Минск, 1977, 591 с.
Гл. VIII. Жилище (§ 111-119)
За истекшее шестидесятилетие вышло большое число работ, характеризующих восточнославянское жилище с глубокой древности до наших дней, па базе которых появился ряд работ типологического профиля. См.; Раппопорт П. А. Древнерусское жилище. Л., 1975, 179 с., ил.; Бломквист Е. Э. Крестьянские постройки русских,

украинцев и белорусов (поселения, жилище, хозяйственные строения). — Восточнославянский этнографический сборник, с. 1—460; Русские. Историко-этнографический атлас, карты № 18—35; Маковецкий И. В. Памятники народного зодчества Русского Севера. М., 1955, 178 с.; он же. Памятники народного зодчества Верхнего Поволжья. М., 1952, 132 с.; Ащепков Е. Л. Русское народное зодчество в Западной Сибири. М., 1950, 248 с.; он же. Русское народное зодчество в Восточной Сибири. М., 1953, 273 с.; Чижикова Л. Н. Жилище русских. — Материальная культура компактных этнографических групп на Украине. М., 1979, с. 11—82; Беларускае народнае жыллё. Мінск, 1973, 128 с., ил. и карт.; Лебедева Н. И. Жилище и хозяйственные постройки Белорусской ССР. Минск, 1941, 81 с. 3 Чантурин В. А. История архитектуры Белоруссии. Дооктябрьский период. М., 19К9, 223 с; Молчанова Л. А. Беларуская народная архітэктурная разьба. Мінск, 1958, 6 с., 277 ил.; Юрченко П. Г. Народное жилище Украины. М., 1941, 88 с.; Самойлович В. П. Народна творчість в архітектурі сільского житла. Київ. 1961, 341 с. з іл. і карт.; он же. Українське народне житло. (Кінець XIX —початок XX ст.). Київ, 1972, 24, [32] с. з іл.; он же. Народное архитектурное творчество. Киев. 1977, 216 с.; Хохол Ю. Ф. Сельское жилище. Киев, 1976, 175 с. с ил.; Косьміна Т. В. Сільске житло Поділля. Кінець XIX —XX ст. Іст.-етногр. дослід. Київ, 1980, 191 с., ил., карт.
§ 111. Д. К. Зеленин излишне архаизирует технику постройки срубного жилища. Подробно об этом см.: Бломквист Е. Э. Крестьянские постройки русских, украинцев и белорусов. — ТИЭ. Т. 31. М., 1956, с. 75-96; Ганцкая О. А. Строительная техника русских крестьян. — Русские. Историко-этнографический атлас, с. 166—193; Народная сельскагаспадарчая тэхніка беларусаў. Мінск, 1974, 103 с. з іл.; Якімовіч Ю. А. Драўлянае дойлідства беларускага Палесся. Мінск, 1978, 150 с.
§ 113. Вопрос о первичности четырехскатной крыши чрезвычайно спорный. См. массовый материал по этому вопросу, изложенный в Историко-этнографи- ческом атласе «Русские» (карты № 22 — 23); Бломквист Е. Э. Крестьянские постройки, с. 96—104; Станюкович Т. В. Материальная культура сельского и заводского населения Приуралья. — ТИЭ. Т. 57, М., 1960, с. 77 — 102 и др.
§ 115—116. См. по этому вопросу: Русские. Историко-этнографический атлас, карта № 26; Станюкович Т. В. Внутренняя планировка, отделка и меблировка русского крестьянского жилища. — Из истории русского народного жилища и костюма (Украшение крестьянских домов и одежды). Середина XIX —начало XX в. М.—Л.
1970, с. 61 — 88; Маланчук В. А. Інтер’єр українського народного житла. Київ, 1974, 48 с.
§ 117 — 119. См. также работы: Беларускае народнае жылле. Мінск, 1973, 128 с., ил., карт.; Косьміна Т. В. Сільске житло Поділля. Кінець XIX —XX ст. Іст.-етногр. дослід. Київ, 1980, 191 с., с ил., карт. § 118. Новейшую сводку но этому вопросу см. в работах: Байбурин А. К. Жилище в обрядах и представлениях восточных славян. Л., 1983, 190 с.; он же. Строительная жертва и связанные с нею ритуальные символы у восточных славян. — Проблемы славянской этнографии. Л., 1979, с. 115-162.
Гл. IX. Семейная жизнь (§ 120—137)
В отличие от более поздних обобщающих работ по восточнославянской этнографии Д. К. Зеленин в этом разделе не рассматривает семью как социальный институт (тип, формы, структура, уклад и т. д.), а ограничивается описанием семейных обрядов. До выхода в свет тома «Восточные славяне», в котором содержатся главы «Календарная обрядность» и «Семейная обрядность», описание Д. К. Зеленина оставалось единственным обобщением этих обрядов в масштабе восточнославянских народов. Сведения о других работах Д. К. Зеленина но семейной обрядности см.: Указатель трудов, № 147, 170, 214, 216, 280 и др. Общую работу по украинским семейным обрядам см.: Кравець О. М. Сімейний побут і звичаї українського народу. Іст.-етногр. нарис. Київ, 1966, 198 с. з іл.
§ 120—125. В настоящее время особенно обстоятельно обследована укра

инская родинная обрядность; см.: Гаврилюк Н. К. Картографирование духовной культуры (но материалам родильной обрядности украинцев). Киев, 1981, 279 с. Здесь же имеются сведения о важнейших публикациях и исследованиях по русской и белорусской родинной обрядности. См. также: Грынблат М. Я. Беларуская радзінная паэзія. — Радзінная паэзія (серия «Беларуская народная творчасць»), Мінск, 1971, с. 5 — 37. В своей библиографии Д. К. Зеленин не упоминает книгу: Bystroń J. S. S'owianskie obrzedy rodzinne. Obrzedy zwiazane z narodzeniem dziecka. Krakow, 1916, 148 с., содержащую сведения о родинных обрядах восточных славян.
§ 126 — 131. Материалы и исследования по восточнославянскому свадебному обряду, появившиеся в печати и собранные в архивах, весьма разнообразны и обильны. Однако до сих нор не существует систематического обобщения. Из общих работ но русскому свадебному обряду следует указать: Материалы но свадьбе и семейно-родовому строю. Под ред. Л. Я. Штернберга. Л., 1926, 266 с.; Русский народный свадебный обряд. Исследования и материалы. Под ред. К. В. Чистова, Т. А. Бернштам. Л., 1978, 280 с.; Mahler Е. Die russische dörflichen Nochzeitbräuche. Berlin-Wiesbaden, 1960. См. также: Komarovsky J. Tradična svadba u słovanov. Bratislava, 1976, 308 с.; Иванов В. В., Топоров В. Н. К символике каравая в связи с происхождением каравайного обряда. — они же. Исследования в области славянских древностей. М., 1974, с. 243 — 258. Дальнейшие сведения указаны в библиографии М. Я. Мельц (см. примеч. к § 1—10), в указателях: Самойло- вич Е. Я. Библиографические материалы но изучению свадебных обрядов в Сибири. — СЖС. Иркутск. 1925, вып. 3—4, с. 205—216; Библиографический указатель материалов фольклорного архива кафедры русской литературы Горьковского гос. университета. Вып. II. Обряды и обрядовая поэзия. Ч. II. Свадебный обряд. Сост. К. Е. Корепова, Т. М. Волкова. Горький, 1977, 70 с.; то же. Вып. II. Обряды и обрядовая поэзия. Ч. III, Свадебная поэзия. Похоронный и рекрутский обряды. (Гл. 1—5). Сост. К. Е. Корепова, Т. М. Волкова. Горький, 1980, 178 с.; Новые по ступления в фольклорный архив кафедры русской литературы Горьковского гос. университета. 1977 — 1982 гг. Свадебный обряд. Ч. I. Сост. К. Е. Корепова, Т. И. Бе лоус. Горький, 1983, 84 с. и др.
Существует также несколько региональных обобщений. Важнейшие из них после 1927 г.: Озаровская О. Э. Северная свадьба. — Художественный фольклор. М., 1927, вып. 2—3, с. 96—102; Колпакова Η. II. Старинный свадебный обряд. — Фольклор Карело-Финской ССР. Сб. статей. Вып. 1. Русский фольклор. Под ред.
Н. П. Андреева. Петрозаводск. 1941, с. 163—189; Потанина Р. П. Свадебная поэзия семейских Забайкалья. Улан-Удэ. 1977, 160 с.; Макашина Т. С. Фольклор и обряды русского населения Латгалии. М., 1979, 160 с.; Зорин В. Н. Русская свадьба в Среднем Поволжье. Казань. 1981, 200 с. и др.
В 20—30-е годы значительное количество текстов русских свадебных песен и причитаний публиковалось в региональных фольклорных сборниках (см. об этом работу М. Я. Мельц в примечаниях к предисловию), а также в историографических обзорах книг: Элиаш Н. М. Русские свадебные песни. Историко-этнографи- ческий анализ тематики, образов, поэтики жанров. Орел, 1966, 79 с.; Колпакова Η. Н. Лирика русской свадьбы. Л., 1973, 323 с. (серия «Литературные памятники»); Аникин В. П. Календарная и свадебная поэзия. М., 1970, •122 с.; Круглов Ю. Г. Русские свадебные несни. М., 1978, 215 с. Последняя книга является одновременно учебной антологией свадебного фольклора. В качестве примеров региональной антологии можно привести сборники: Русские свадебные песни Сибири. Сост. Р. П. Потанина. Отв. ред. А. П. Уланов. Новосибирск, 1979, 334 с.; Русская свадебная поэзия Сибири. Сост. Р. П. Потанина. Отв. ред. Б. Н. Путилов. Новосибирск, 1984, 262 с. Специальному музыковедческому анализу свадебной причети (наряду с другими видами причети) посвящена книга: Ефименкова Б. Б. Севернорусская причеть: Междуречье Сухоны и Юга и верховьев Кокшенги (Вологодская область). М., 1980, 392 с. с пот., карт.
По традиционной украинской свадьбе см.: Здоровега Н. У. Нариси народної весільної обрядовості на Україні. Київ, 1974, 159 с.; Пашкова Г. Т. Етнокультурні зв'язки українців та білорусів Полісся. На матеріалах весільної обрядовості. Київ, 1978, 119 с.; Борисенко В. К. Нона весільна обрядовость у сучасному селі

(на матеріалах південно-східних районів України). Київ, 1979, 134 с.; Весілля. У 2-х книгах. Кн, 1. Київ, 1970, 452 с.; кн. 2, Київ, 1970, 476 с. (Сост. М. М. Шуб- равська і О. А. Правдюк); Весільні пісні. У 2-х книгах. Кн. 1, Київ, 1982, 871 с.; кн. 2. Київ, 1982, 679 с.
По белорусской свадьбе см.: Никольский Η. М. Происхождение и история белорусской свадебной обрядности. Минск, 1956, 273 с.; Мицкевич А. М. Семейная обрядность белорусского народа (По этнографическим материалам XIX- начала XX в.). Автореферат дис. на соискание учен. степени канд. ист. наук. Минск, 1966, 16 с.; Пилипенко М. Ф. Семья и брак у белорусских крестьян во второй половине XIX - начале XX в. Автореферат дис. на соискание учен. степени канд. ист. наук. М., 1970, 20 с. В составе свода белорусского свадебного обряда и фольклора: Вяселле, Абрад. Мінск, 1978, 636 с. (Сост. К. А. Цвірка, З. Я. Ма- жэйка); Вяселле. Песні. У 3-х книгах. Кн. 1, Мінск, 1980, 680 с.; кн. 2, Мінск, 1981, 631 с.; кн. 3, Мінск, 1983, 768 с.
О генезисе и содержании «невестиной бани» и «бани молодых», о семантике связи брака с водой см.: Vahros J. Zur C.eschichte und Folklore der grossiussischen Sauna. Helsinki, 1960, c. 107-318 (Folklore Fellows Cominiuiiations, № 197); Ma- чинский Д. А. «Дунай» русского фольклора на фоне восточнославянской истории и мифологии. Русский Север. Проблемы этнографии и фольклора. Л., 1981, с. 110 -171 и др.
О генезисе, истории и взаимосвязях свадебного обряда восточных славян см.: Богословский П. С. К номенклатуре, топографии и хронологии свадебных чинов. - Пермь. Кружок но изучению Северного края при Пермском университете. 1927, 64 с.; Кагаров Е. Г. Состав и происхождение свадебной обрядности. — Сборник М АЭ, т. 8, Л., 1929, с. 152—195; Казаченко А. И. К истории великорусского свадебного обряда. - СЭ. 1957, № 1, с. 57 — 71; Правдюк О. А. Загальнослов'янська основа українського весілля. — Слов’янське літературознавство і фольклористика. Вип. 4. Київ, 1968, с. 97-110.
О картографировании свадебных обрядов см.: Чистов К. В. Проблемы картографирования обрядов и обрядового фольклора. Свадебный обряд. - Проблемы картографирования в языкознании и этнографии. Л., 1974, с. 69 — 84; Зорин Н. В. Картографирование русской свадебной обрядности автономных республик Среднего Поволжья. — Историко-этнографический атлас Урала и Поволжья. Уфа, 1976, с. 35 — 36; Байбурин А. К. К ареальному изучению русского свадебного обряда. — Ареальные исследования в языкознании и этнографии. Л., 1977, с. 92-96. Опыт картографировании свадебного обряда и его элементов представлен в работах: Гура А. В. Лингвоэтнографические различия и общность в маргинальной
зоне русского Севера (по материалам свадебного обряда). — Ареальные исследования в языкознании и этнографии. Л., 1977, с. 233—236; он же. Опыт выявления структуры севернорусского свадебного обряда (по материалам Вологодской губ.). - Русский народный свадебный обряд, с. 72 88; Гвоздикова Л. С., Шаповалова Г. Г. «Девья красота» (Картографирование свадебного обряда на материалах Калининской, Ярославской и Костромской областей). — Обряды и обрядовый фольклор. М.,
1982. с. 264 — 277 и др.
§ 132 -135. Наиболее значительные исследования восточнославянской похо- ронно-поминальной обрядности после 1927 г. принадлежат лингвистам: Нев ская Л. Г. Погребальный обряд в Полесье (структура и терминология). - Балто- славянские этноязыковые контакты. М., 1980, с. 245 - 254; она же. Семантика дороги и смежных представлений в погребальном обряде. — Структура текста. М., 1980, с. 228 -239; Седакова О. А. Поминальные дни и статья Д. К. Зеленина «Древнерусский языческий культ заложных покойников». — Проблемы славянской этнографии, с. 123—130; она же. Материалы к описанию полесского погребального обряда. — Полесский этнолингвистический сборник. Материалы и исследования. М., 1983, с. 246 - 262; она же. Обрядовая терминология и структура обрядового текста (погребальный обряд восточных и южных славян). Автореферат дис. на соискание учен. степени канд. филол. паук. М., 1983, 18 с.,и др.
О «добровольной смерти» и «убиении стариков» см.: Зеленин Д. К. Обычай
«добровольной смерти» у примитивных народов.— Памяти В. Г. Богораза. М.—Л.,

1937, с. 47 48; Велецкая Н. Н. Языческая символика славянских архаических
ритуалов. М., 1978, 239 с., ил., и др.
§ 136. Об играх при покойниках см.: Гусев П. К. От обряда к народному театру (эволюция святочных игр в покойника). -- Фольклор и этнографии. Обряды и обрядовый фольклор. Л., 1974. с. 48 59 (гм. здесь же подстрочную библиографию) .
О русских похоронных причитаниях гм.: Андреев Н. И. и Виноградов Г. С. Предисловие. - Русские плачи (причитания). Л., 1937, с. VI XXXVI (серия «библиотека поэта»); Русские плачи Карелии. Сост. М. М. Михайлов. Под ред. М. К. Азадовского. Петрозаводск, 1940, 322 г.: Чистов К. В. Русская причеть. Причитания. Л., 1960, с. 5-46 (серия «библиотека поэта»): он же. Народная поэтесса И. А. Федосова. Историко-культурный очерк. Петрозаводск, 1988, 334 с.
Помимо упомянутой Д. К. Зелениным в списке литературы (§ 137) работы В. Гнатюка следует указать также на еще одну важнейшую публикацию украинских похоронных причитаний: Свенціцький І. Похоронні голосіня. - Етнографічний збірник. Т. XXXI XXXII. Львів, 1912, с. 1-129. Дальнейшие сведении см.: Голосіння. — Українська народна поетична творчість. 'Г. І. Дожовтневий період. Київ, 1958. с. 301—312. О белорусских см.: Пахвалыіыя галашэнні. - Беларуская народна-поэтычная творчасць. Пад рэд. М. Р. Ларчэнкі. Мінск, 1979, с. 220—229. Дальнейшие указания на литературу о причитаниях см.: Mahler Е. Die russisclie Tolеnklage. Ihre rituelle und dichterische Deutung (mit besonderer Berücksichtigung der grossrussischen Nordens). Lpz., 1935, IX, 698 с. Сопоставительные восточно- славянские-южyославяyские материалы см.: Durič V. М. Тužbslіса u svetskoj kujževnosti. Beograd, 1940, 124 с.
Гл. X. Общественная жизнь (§ 138 — 145)
В гл. X так же, как и в предыдущей, Д. К. Зеленин не рассматривает социальные бытовые институты, их структуру (община, артель, молодежные объединения типа украинской «громады» и др.) и функционирование. Характеристика общественной жизни дается через описание отдельных общественно- хозяйственных (помочь-толока) и обрядовых форм - общих праздников, народных увеселений, обрядовых игр, танцев, музыки и музыкальных инструментов и т. д.
Явление, с которого Д. К. Зеленин начинает эту главу, было им специально рассмотрено в статье «„Обыденные полотенца" и обыденные храмы (Русские народные обычаи)». — ЖС. 1911, вып. 3 -4, с. 1—20.
Д. К. Зеленин собирался написать специальную работу о братчине. См.: Зеленин Д. К. Древнерусская братчина, как обрядовый праздник сбора урожая (Краткое изложение большого исследования). — Сборник статей в честь акад. А. И. Соболевского. Л., 1928, с. 130 — 136 (Сборник ОРЯС, т. 101, № 3).
§ 138. В настоящее время специальных исследований общественной жизни в ее социально-обрядовом единстве немного: в основном они касаются русских. О толоках см.: Тихоницкая Н. Сельскохозяйственная толока у русских. — СЭ. 1934, № 4, с. 73—90 (развернутое исследование с привлечением аналогичного материала у белорусов и украинцев хранится в архиве Ленинградской части Института этнографии СССР); Громыко М. М. Трудовые традиции русских крестьян Сибири (XVIII—первая половина XIX в.). Новосибирск, 1975, 351 с.; она же; Традиционные нормы поведения и формы общения русских крестьян XIX в. М., 1986, 274 с., [4 с]; О русских общественных праздниках см.: Бернштам Т. А. Будни и праздники: поведение взрослых в русской крестьянской среде XIX —начала XX в. — Этнические стереотипы поведения. Л., 1985, с. 120—153.
§ 139—140. Из специальных работ Д. К. Зеленина, посвященных общественным собраниям, развлечениям и играм молодежи, см.: Зеленин Д. К. Песни деревенской молодежи, записанные в Вятской губернии. — Памятная книжка Вятской губернии и календарь на 1903 год, отд. 2, с. 19 — 103; он же. Общественные игры военного характера у чехов. — Второй Всесоюзный географический съезд. 25 — 31 января 1947 г. Тезисы докладов по секции этнографии и антропологии. М.—Л., 1947, с. 21—22. Последняя работа имеет методическое значение для изу

чения подобных явлений в восточнославянской среде. В современной литературе описание и частичный анализ различных общественных главным образом молодежных собраний и их обрядового наполнения содержится во многих общих работах но общественно-семейному быту восточных славян, свадьбе, в фольклорных сборниках, исследованиях по календарю. См. работы В. И. Чичерова и В. Я. Проппа в примечаниях к гл. XI, а также: Поэзия крестьянских праздников. Сборник песен. Вступ, статья, сост., подготовка текста и примеч. И. И. Земцовского. Л., 1970, 663 с., ил., ноты (серия «Библиотека поэта»). Имеются и отдельные описания локальных вариантов общественных праздников и молодежных игровых традиций. См.: Бусыгин, Е. П., Зорин Н. В., Михайличенко Е. В. Общественный и семейный быт русского сельского населения Среднего Поволжья. Историко-этнографическое исследование (середина XIX — начало XX в.). Казань, 1973, 166 с., 1 л. карт.; Громыко М. М. Дохристианские верования в быту сибирских крестьян. — Из истории семьи и быта сибирского крестьянства XVII —начала XX в. Новосибирск, 1975, с. 71 — 109; Бернштам Т. А. Девушка-невеста и предбрачная обрядность в Поморье в XIX —начале XX в. — Русский народный свадебный обряд, с. 48—71 и др. Исследованию половозрастных категорий в русской общине, их роли и функций в трудовой, ритуальной и общественной жизни посвящена книга Т. А. Бернштам «Молодежь в обрядовой жизни русской общины: Половозрастной аспект традиционной культуры» (Л., 1988, 277 с.).
Подробное описание восточнославянских празднеств весенне-летнего цикла см.: Соколова В. К. Весенне-летние календарные обряды русских, украинцев и белорусов. XIX —начало XX в. М., 287 с., 1979, ил. О локальных праздниках с «жертвоприношениями» см.: Шаповалова Г. Г. Севернорусская легенда об олене. — Фольклор и этнография русского Севера. Л., 1973, с. 209 — 223; об играх с мячом (яйцами): Бернштам Т. А. Мяч в русском фольклоре и обрядовых играх. — Фольклор и этнография. У этнографических истоков фольклорных сюжетов и образов. Л., 1984, с. 162-171.
§ 140. О хореографии: Руднева А. В. Народные песни Курской области. Курские танки и карагоды, таночные и карагодные песни и инструментальные наигрыши. Автореферат дис. на соискание учен. степени канд. искусствовед. М., 1963, 18 с.; она же. Курские танки и карагоды. Таночные и карагодные песни и инструментальные танцевальные пьесы. М., 1975, 309 с., ил., ноты; Голейзовский К. Я. Образы русской народной хореографии. М., 1964, 368 с., ил., ноты; Танцы Архангельской области. Архангельск, 1970, 53 с., ил., ноты, и др.
§ 141. О народной музыке, инструментоведении и народном хореографическом искусстве существует специальная этномузыковедческая и фольклористическая литература. См. о музыке: Финдейзен Н. Ф. Очерки по истории музыки в России с древнейших времен до конца XVIII века. Т. I. М.—Л., 1928—1929; об инструментах и инструментальной музыке: Верткое К. А., Благодатов Г. И., Язовицкая Э. Э. Атлас музыкальных инструментов народов СССР. М., 1975, 399 с., ил., ноты; Верткое К. А. Русские народные музыкальные инструменты. Л., 1975, 280 с., ил., ноты; он же. Типы русских гуслей. — Славянский музыкальный фольклор. М., 1972, с. 275—286; Гуменюк А. І. Українські народні музичні інструменти. Київ, 1967, 243 с. з іл.; Назина И. Д. Белорусские народные музыкальные инструменты. Самозвучащие, ударные, духовые. Минск, 19 9, 144 с., ил., ноты; она же. Белорусские народные инструменты. Струнные. Минск, 1982,
12 с., ил., ноты.
Гл. XI. Календарная обрядность (§ 146—155)
В этой главе, так же как и в поздних статьях Д. К. Зеленина, сквозит мысль
о более древнем, чем сезонно-аграрный, календарном пласте обрядов восточных славян. См.: Зеленин Д. К. Східнослов'янські хліборобські обряди качання й перекидання по землі. — ЕВ. Київ, 1927, кн. 5, с. 1 — 10; он же. «Спасова борода», східнослов’янський хліборобський обряд жниварський. — ЕВ. Київ, 1929, кн. 8, с. 115-134.

В 50—60-х годах сформировалась концепция «трудового начала» народного календаря, создателями которой считаются В. И. Чичеров и В. Я. Пропп. См.: Чичеров В. И. Зимний период русского народного земледельческого календаря XVI —XIX веков. (Очерки по истории народных верований). М., 1957, 236 с. с карт.; Пропп В. Я. Русские аграрные праздники. (Опыт историко-этнографи- ческого исследования). Л., 1963, 143 с. Теория и методические приемы интерпретации «трудовой» концепции являются в настоящее время доминирующими в советской этнографической и фольклористической науке.
Литература по календарным обрядам восточных славян после 1927 г. весьма обширна. Из крупных обобщений, не считая приводимых выше исследований Чичерова, Проппа, Соколовой, Земцовского (поэзия), приведем работу по украинскому и белорусскому календарям: Петров В. П. Обрядовий фольклор календарного циклу та його общинно-виробничі основи. — НТЕ. 1966, № 1, с. 28—32. Имеются работы, посвященные локальным вариантам русского календаря; по Сибири: Болонев Ф. Ф. Народный календарь семейских Забайкалья (вторая половина XIX —начало XX в.). Новосибирск, 1978, с. 159, ил.; по европейскому Северу: Бернштам Т. А. Традиционный праздничный календарь в Поморье во второй половине XIX—начале XX в. — Этнографические исследования Северо-Запада СССР. Л., 1977, с. 88—115; она же. Русская народная культура Поморья в XIX — начале XX в.: Этнографические очерки. Л., 1983, 233 с.
Большая роль в сборе, публикации и анализе календарных обрядов и обрядовой поэзии принадлежит фольклористике и этномузыковедению. См.: Гарэцкі М., Яго- раў А. Народный песьні з мэлёдыямі. Мінск, 1928, 157 с., 17 л. нот. (серия «Беларуская этнаграфія у досьледах і матар’ялах». Кн. 4); Колесса Ф. Карпатський цикл народніх пісень (спільних українцям, словакам, чехам й полякам). — Sbornik praсi І. Sjezdu slovanskych filologů v Praze 1929. Svazek II. Praha,
1932, c. 93—114; Эвальд 3. В. Социальное переосмысление жнивных песен белорусского Полесья. — СЭ. 1934, № 5, с. 17—39; Бобкова В. Календарна обрядова поезія. — Українська народна поетична творчість, т. І. Київ, 1958, с. 238— 272; Колядки та щедрівки. Зимова обрядова поезія трудового року. Упоряд. О. І. Київ, 1965, 804 с., с нот.; Українські народні пісні. Календарно-обрядова лірика. Вступ, ст., упорядк., підг. текстів та приміт. О.І. Дея. Київ, 1963, 569 с.; Жни- варьскі пісні. Упорядк. Ю. 3. Круть. Київ, 1971, 271 с. з іл.; Круть Ю. 3. Хліборобська обрядова поезія слов’ян. Київ, 1973, 211 с.; Песні народных свят
і абрадау. Укл. і радакц. Н. С. Гілевича. Мінск, 1974, 462 с. з іл.; Календарно-обря- довая поэзия сибиряков (сост., вступ, статья и примеч. Ф. Ф. Болонева и М. Н. Мельникова). Новосибирск, 1981, 351 с.; Мажэйка 3. Я. ІІесні беларускага Паазер’я. Мінск, 1981, 192 с. с нот.; Гурский А. И. Зимняя поэзия белорусов. По записям XIX —XX вв. Минск, 1980, 167 с.; Курочкін О. В. З історії масових свят феодального і капіталістичного Киева. — Свята та обряди трудящих Києва, Київ,
1983, с. 33—82; Балушок В. Г. Побут та звичаї ремісничих цехів старого Киева. — Там же, с. 83—98 и др.
В серии «Беларуская народная творчасць» см. тома: Жніўныя песні. Склад. А. С. Ліс. Мінск, 1974, 815 о. з іл.; Зімовыя песні. Калядки та шчадроўкі. Сост. А. У. Гурскі. Мінск, 1975, 735 с., з іл. і нот.; Веснавыя песні. Склад. Г. А. Бар- ташэвіч, Л. М. Салавей. Мінск, 1979, 608 с., 1 л. нот.; Валачобныя песні. Склад Г. А. Барташэвіч, Л. М. Салавей. Мінск, 1980, 569 с., іл., нот.; Восельскія і талоч- ныя песні. Склад. А. С. Ліс. Мінск, 1981, 679 с., нот.
Постоянно актуальными были и являются в этнографии, лингвистике и фольклористике проблемы генезиса, истории, развития и содержания календарных обрядов и обрядового фольклора, его этнической специфики. См.; Кагаров Е. Г. Форми та елементи народиьоі обрядовості. Київ, 1928, 39 с.; он же. Классификация и происхождение земледельческих обрядов. — Известия Общества археологии и этнографии при Казанском гос. университете. 1929, т. 34, вып. 3—4, с. 189 — 196; Шайкевич Б. А. К вопросу о генезисе и развитии колядных песен и обрядов. — СЭ. 1933, № 1, с. 141—158; Земцовский И. И. Календарные песни как цикл (к вопросу о музыкальном словаре). — Вопросы теории и эстетики музыки. Вып. 8. Л., 1968, с. 99 — 110; Богатырев П. Г. Вопросы теории народного искусства. М., 1971, 544 с. с портр., нот., пл.; Чистов К. В. Актуальные про-
30 Заказ № 1618

блемы изучении традиционных обрядов русского Севера. Фольклор и этнография. Обряды и обрядовый фольклор. Л.. 1974, с. 9 — 18: Шереметьева Л. Д. К вопросу об исследовании народного календаря (на материалах украинской этнографии). СЭ. І97.Ч, №І, с. 135—138: Велецкая Н. Из истории славянской весенней обрядности. - Македонски фолклор. 1973. VI. № 11, с. 47 -51.
Исследуются в;іанмоскя:ін календарных обрядовых циклов. по:тіи и музыки различных славянских народов: Рубцов Ф. А. Интонационные связи в песенном творчестве славянских народов. Опыт исследовання. Л., 1962, 115 с. с нот., ил.; Охрименко П. П. О взаимосвязях народнопесенного творчества восточных славян. — СЭ. № I. с. 17 — 24; Гошовский В. Л. У истоков народной музыки славян. Очерки по музыкальному славяноведению. М., 1971, 304 с. с черт. и пот., О с. илл.; Немцовский И. И. Мелодика календарных песен. Л., 1975, 244 с. с нот.; Виноградова Л. Н. Зимняя календарная поэзия западных и восточных славян: Генезис и типология колядования. М., 1982, 256 с. и т. д. О соотношении календарной и свадебной обрядности см.: Квитка К. В. Об областях распространения некоторых типов белорусских календарных и свадебных песен. — Избранные труды. Т. I, М.. 1971, с. 161 — 176: Немцовский И. И. К проблеме взаимосвязи календарной и свадебной обрядности славян. - Фольклор и этнография. Обряды и обрядовый фольклор. Л., 1974, с. 147 154.
С конца 40-х годов начались систематизация и изучение календарных обрядов методами картографирования, которые довольно успешно используются в настоящее время при ареальных исследованиях в языкознании и этнографии: Чичеров В. И. Русские колядки и их типы. — СЭ. 1948, № 2, с. 105 — 129; Носова Г. А. Картографирование русской масленичной обрядности (па материалах XIX — начала XX в.). — СЭ. 1969, № 5, с. 45—56; Терновская О. А. Словесные формулы в урожайной обрядности восточных славян. — Фольклор и этнография. Обряды и обрядовый фольклор. Л., 1974, с. 136—146; она же. Ареальная характеристика восточнославянской дожинальной обрядности. — Ареальные исследования в языкознании и этнографии. Л., 1974, с. 221 - 226; Журавлев А. Ф. К ареальной характеристике восточнославянской скотоводческой охранительной магии (обряды при эпизоотиях). — Там же, с. 227—232; Бернштам Т. А., Лапин В. А. Виноградье — песня и обряд. — Русский Север. Проблемы этнографии и фольклора. Л., 1981, с. 3 -109 и др.
Фольклористы продолжают систематизацию фольклорных жанров календарно- обрядовой поэзии; см., например: Розов А. Н. Проблемы систематизации колядных песен в «Своде русского фольклора». — Русский фольклор. 1977, XVII. с. 98— 106; он же. Песни русских зимних колядных праздников (проблемы классификации колядок). Автореф. дис. на соискание учен. степени канд. филол. наук. Л., 1978, с. 15 с.
Менее благополучно, как и в свадебной обрядности, обстоит дело с библиографией и историографией по календарной обрядности восточных славян: сошлемся на приводимые выше (гл. IX) работы Мельц и коллектива Горьковского университета: Библиографический указатель материалов фольклорного архива кафедры русской литературы Горьковского гос. университета. Вып. II. Обряды и обрядовая поэзия. Часть 1. Календарные обряды. Заговоры. Сост. К. Е. Коренова, Ф. С. Эйдель- ман. Горький, 1977, 78 с.; Новые поступления в фольклорный архив кафедры русской литературы Горьковского гос. университета. 1976—1982 гг. Календарные обряды. Часть 1. Сост. К. Е. Корепова. Горький, 1982, 120 с.
§ 147—149. О крашении яиц см.: Зеленин Д. К. «Писанки и крашенки». — Природа и люди. 1910, № 24, с. 379 — 380, с рис. галицких писанок. О волоченых песнях см.: Нікольскі Н. М. Мітолёгія і абрадавасьць валачобных песень. — Беларуская Акадэмія Павук. Інстытут гістарычных навук. Паці секцыі этнаграфіі. Вын. 1. Мінск, 1931, с. 209—361; Земцовский И. И. Песни, исполнявшиеся во время календарных обходов дворов у русских. — СЭ. 1973, № 1, с. 38—47; Польский И. Волочебные песни в Белоруссии и на Украине. — Проблемы музыкального фольклора пародов СССР. Статьи и материалы. М., 1973, с. 71—80, а также работу Л. Н. Виноградовой (см. гл. X).
О вьюнишнике и вьюнишных песнях см.: Тульцева Л. А. Вьюнишники. — Русский народный свадебный обряд. Исследования и материалы. Л., 1978, с. 122—

137; Соколова В. К. Весенне-летние календарные обряды. Об обрядах весеннего цикла см. также: Соколова В. К. Веcенне-летние календарные обряды; Шаповалова Г. Г. Егорьевский цикл весенних календарных обрядов у славянских народов и связанный с ним фольклор. - Фольклор и этнография. Л., 1974, с. 125-135; она же. Майский цикл весенних обрядов. - Фольклор и этнография. Л., 1977, с. 104—111; Бернштам Т. А. Обряд «крещение и похороны кукушки». -- Материальная культура и мифология. Л., 1981. с. 179—203 (Сборник МАЭ. г. .47) и др.
§ 150—154. Обрядность «купальского цикла» — одна из самых неисследованных тем календарной обрядности и этнографии (из ранних работ см.: Камін- ський В. Снято Купала на волинському Поліссі. - ЕВ. Київ, 1927, кн. 5, с. 11-23). Накоплен значительный материал по купальским песням, фигурирующим во множестве фольклорных сборников, самое систематическое русское собрание — в сборнике «Поэзия крестьянских праздников», см. также: Цітовіч Г. Песні беларускага народа. Мінск, 1959, 419 с.: Шырма Р. Беларускія народныя песні. Т. 1 -7. Мінск, 1959—1976; Ігри та пісні. Весняно-літня поезія трудового року.
У поряд. О. І. Дей. Київ, 196З. 671 с. с пот.; Ліс. А. С. Купальскія песні. Мінск, 1974, 206 с. О связи песенне-летней календарности славянских народов см.: Земцов- ский И. И. Мелодика календарных песен. Л., 1975, 244 с. с нот.; Дражева Р. Д. Обряды, связанные с охраной здоровья, в празднике летнего солнцестояния у восточных и южных славян. — СЭ. 1973, № 6, с. 109 -119; Померанцева Э. В. Ярилки. — СЭ. 1975, № 3, с. 127- 130. Семантика славянского Куналы в круге обрядов весенне-летнего периода и на индоевропейском фоне представлена и работах семиотиков; см.: Иванов Вяч. Вс., Топоров В. Н. Исследования в области славянских древностей. М., 1974, 342 с.
О «духах» растительности, вызове дождя и проч. см. примечания к гл. XII.
О погребении насекомых, обрядах с птицами см.: Соколова В. К. Весеннелетние календарные обряды; Тульцева Л. А. Символика воробья в обрядах и обрядовом фольклоре (в связи с вопросом о культе птиц в аграрном календаре). — Обряды и обрядовый фольклор. М., 1982, с. 163—178 и др.
Рождественско-новогодний цикл и его обрядово песенное оформление приводится и анализируется во всех общих и частных исследованиях по календарю - в этнографии, фольклористике, этномузыковедении, языкознании и т. д. Продук- тивные мысли о генезисе и семантике коляд были высказаны в работах И. И. Чи- черова, В. Я. Проппа, В. В. Иванова, В. Н. Топорова. Коляде посвящены и специальные исследования; например, см.: Можейко 3. Я. Коляда и белорусском полесском селе. — СЭ. 1969, № 3, с. 127—135; Виноградова Л. Н. Зимняя календарная поэзия западных и восточных славян, и др.
Наиболее полный сбор материала но масленице у восточнославянских народов представлен в книге: Соколова В. К. Весенне-летние календарные обряды. Имеются также отдельные описания и попытки анализа масленицы у локальных групп, преимущественно русских: Новиков А. Несколько заметок о сибирской масленице. — СЖС. Иркутск, 1929, вып. 8—9, с. 175—178; Ончуков И. К. Масленица. — Пермский краеведческий сборник. 1928, вып. IV, с. 117 — 123; Шереметьева М. Масленица в Калужском крае. — СП. 1930, № 2, с. 101 — 127; Волонев Ф. Ф. Масленица у семейских Забайкалья во второй половине XIX — начале XX п. — Из истории семьи и быта сибирского крестьянства в XVII — начале XX в. Новосибирск, 197Г), с. 143 — 107; см. также указанную и примечаниях к гл. XII работу Г. А. Носовой.
Специальных работ, посвященных генезису и семантике масленичного комплекса, нет, хотя различные гипотезы о ее происхождении и прямые объяснения тех или иных масленичных обрядов содержатся у всех исследователей, занимавшихся ее описанием. Образ масленицы не раскрыт и не имеет убедительной интерпретации и энциклопедии «Мифы народов мира» (т. 2, М.. 1982, с. 122),
Гл. XII. Верования (§ 156- 169)
Д. К. Зелениным как до выхода в свет настоящей книги, так и позже был написан ряд работ по верованиям восточных славян, в том числе — в сопостав-

лении с верованиями других народов: Зеленин Д. К. Народные суеверия о кометах. — ИВ. 1910, т. 120, № 4, с. 161—168; он же. Справочный словарь славянских поверий. — Краеведение. 1929, т. 6, № 10, с. 622; он же. Табу слов у народов Восточной Европы и Северной Азии. Ч. 1. Запреты на охоте и иных промыслах. Л., 1929, 151 с. (Сборник МАЭ, т. 8); ч. 2. Запреты в домашней жизни. Л., 1930, 166 с. (Сборник МАЭ, т. 9); он же. Загадочные водяные демоны «шуликуны» у русских. — Lud SIovianski. Krakow, 1930, t. 1, г. 2, dziat В, с. 220 — 238; он же. Развитие представлений о злых духах в примитивном человеческом обществе. — Антирелигиозник. 1933, № 4, с. 13--15; он же. То- темический культ деревьев у русских и белорусов. — ИАН. 7-я серия, отд. обществ. наук, 1933, № 6, с. 591—629; он же. Истолкование пережиточных религиозных обрядов. — СЭ. 1934, № 5, с. 3—16; он же. Идеологическое перенесение на диких животных социально-родовой организации людей. — ИАН. 7-я серия, отд. обществ. наук, 1935, № 4, с. 403—424.
Ряд работ был написан в 30-х годах: Сержпутоускі А. К. Прымхі і забабоны беларусау-палящукоу. Мінск, 1930, VII+276 с. (сер. «Беларуская этнаграфія у доследах і матар’ялах». Кн. 7); Никольскі Н. М. Живёлы у звычаях, абрадах і ве- раньях беларускага сяланства. Мінск, 1933, 136 с. ил. (Беларуская Акадэмія Навук. Інстытут гістарычных навук. Працы секцыі этнографіі. Вып. 3); Саrа- тап Р. Obrzed Koledowania u slowian i rumunów. Studium Porownawcze. Krakow,
1933.
В настоящее время наиболее полное обобщение верований восточных славян представлено в книгах: Токарев С. А. Религиозные верования восточнославянских народов XIX—начала XX в. М.—Л., 1957, 164 с.; Рыбаков Б. А. Язычество древних славян. М., 1981, 607 с., ил.; он же. Язычество Древней Руси. М., 1987, 782 с., ил.; Мифы народов мира. Энциклопедия. Т. 1. М., 1980; т. 2, М., 1982, с. 450— 456 («Славянская мифология» и др. разделы). Древнеславянский языческий «олимп» реконструирован в работах семиотиков: Иванов Вяч. Вс., Топоров В. Н. Славянские языковые моделирующие семиотические системы. Древний период. М., 1965, 246 с. с черт. и карт.; они же. Исследования в области славянских древностей. Лексические и фразеологические вопросы реконструкции текстов. М., 1974, 342 с. К этим работам примыкают труды языковедов: Толстые Н. И. и С. М. Заметки по славянскому язычеству: вызывание дождя в Полесье. — Славянский и балканский фольклор. Генезис. Архаика. Традиции. М., 1978, с. 95—130; они же. Первый гром в Полесье. Защита от града в Полесье — Обряды и обрядовый фольклор. М., 1982, с. 49 — 83; Успенский Б. А. Филологические разыскания в области славянских древностей. (Реликты язычества в восточнославянском культе Николая Мирликийского). М., 1982, 245 с., ил. Обряды «вызывания дождя» генетически и семантически соотносится с «духами» растительности, материал по которым был достаточно выразителен и ко времени написания Зелениным книги (см., например, обряд «колосок» и песни о «Красной Роже» во Владимирской губ.: Шейн П. В. Великорусе в своих песнях, обрядах, обычаях, сказках, легендах и т. ii. Т. I. выи. I. СПб., 1898). О «духах» растительности и связанных с ними обрядах у восточных славян см.: Кітова С. «Водіння куста» на Поліссі. — НТЕ. 1972, № 3, с. 67 — 73. О восточнославянской демонологии см.: Померанцева Э. В. Мифологические персонажи в русском фольклоре. М., 1975, 191 с. с ил. (с указателем сюжетов русских быличек и бывальщин о мифологических персонажах. Сост. С. Айвазян при участии
О. Якимовой — с. 162—182); она же. Межэтническая общность поверий и быличек
о полуднице. — Славинский и балканский фольклор. М., 1978, с. 143—158; Черепанова О. А. Мифологическая лексика русского Севера. Л., 1983, 169 с.; Сравнительный указатель сюжетов. Восточнославянская сказка. Сост. Л. Г. Бараг, И. П. Березовский, К. П. Кабашников, Н. В. Новиков. Л., 1979, 437 с.; Толстой Н. И. Из заметок по славинской демонологии: откуда дьяволы разные? — Материалы Всесоюзного симпозиума по вторичным моделирующим системам. 1 (5). Тарту, 1974, с. 27 — 32; он же. Из заметок по славинской демонологии. Каков облик дьявольский? — Народная гравюра и фольклор в России XVII—XIX вв. М., 1976, с. 288-319.

рассматривается в большинстве исследований но духовной культуре славянских народов (семейная жизнь, народное творчество, обряды, календарь и пр.). Специальных этнографических работ, посвящённых этой проблеме, мало; см.: Носова Г. А. Язычество в православии. М., 1975, 152 с., и т. д.
Народная космология восточных славян в этнографии практически не собрана и не изучается. Отдельные «космогонические» образы получают семантическое объяснение в работах семиотиков, главным образом Вяч. Вс. Иванова и В. Н. Топорова.